Лето на Корфу (Punch, 1960) 

Я полагаю, что всегда есть доля риска в возвращении после долгого отсутствия в место, где вы были счастливы, и риск, конечно, значительно возрастает, если это место в котором провели часть своего детства. Вы задаетесь вопросом: если вы вернетесь, будет ли это место соответствовать вашим воспоминаниям о нем, или вы обнаружите, что ваша память была искажена волшебным глазом детства.

Поэтому, когда я решил вернуться в отпуск на Корфу, то ощущал некоторое беспокойство, ибо путешествие явно было сопряжено с опасностью. Я утешал себя мыслью, что Корфу всегда был довольно далёк от магистральных путей, и поэтому туристический бизнес, должно быть, обходил его стороной. Я был уверен, что он будет таким же, каким я его покинул. Затем я вспомнил, что двадцать один год – это долгий срок. Думаю, больше для того, чтобы подбодрить себя.

Я излил в уши жены серию описаний знакомого мне острова, каждое из которых было настолько пронзительным, что вызвало слезы у агента, у которого мы забронировали билеты. Я говорил о голубом море, теплом, как кровь, и прозрачном, как мыльный пузырь, о теплых ночах, освещенных миллионами светлячков, о золотой и сияющей луне (в два раза больше любой другой луны), взошедшей над албанскими горами, о длинных, жарких днях под голубым небом, гладким, как нефрит, днях совершенно тихих, если не считать гипнотических криков цикад в обширных прохладных оливковых рощах.

Этими воспоминаниями я успокоил свои сомнения, и поэтому к тому времени, когда мы отправились в последний этап нашего путешествия на маленьком самолете, который должен был лететь от пятки Италии через полированное море к острову, я уже с самодовольной уверенностью откинулся на спинку кресла. Вскоре я увидел маячащий впереди остров, выглядевший коричневым и иссохшим, лежащим в море, как уродливый ятаган. По мере того, как мы опускались ниже, я горячо и, как потом оказалось, совершенно неверно, указывал жене ориентиры.

Мы приземлились. Таможенники были улыбчивы, быстры и квалифицированы, поэтому через несколько мгновений мы вышли на солнце. Море, которое я заметил, было не голубым, а бледно-серым, но, я убедил себя, что было еще раннее утро. Те участки неба, которые не были закрыты серыми и белыми облаками, были, конечно, голубыми, но не такими ярко-голубыми, какими я помнил. Откровенно говоря, они были цвета довольно старой незабудки. К полудню, когда мы поехали навестить друзей, живших недалеко от города, исчезли даже эти бледные голубые пятна, и все небо превратилось в красивый синяк. Когда мы вышли из машины, то начался самый большой град, который я когда-либо видел в своей жизни. Наши друзья затащили нас в убежище, стенающих от силы града и стучащих зубами, и оживили горячим кофе. Мы сидели там, выкрикивая воспоминания, перекрывая шум града, который бил в крышу и окна пулеметным огнем. Наши друзья кричали, что мы приехали в худшее лето, которое они знали за многие годы. Никогда не было такой погоды. Не думаем ли мы, что это произошло из-за атомной бомбы?

На следующий день мы застряли в городе, где было много мест для укрытия, и смотрели на голубое небо с озабоченным выражением лица, которое является такой инстинктивной частью снаряжения отдыхающих на английском морском курорте, но кажется ненужным на средиземноморском острове. Однако к вечеру небо оставалось безоблачным, и мы поехали ужинать в одну из красивейших бухт на Корфу — Палеокастрицу. Здесь лежит залив, математически точный полукруг, обрамлённый разноцветными скалами. Высоко наверху, на одном крыле залива, находится монастырь, который сияет на солнце белизной. К моей радости, здесь ничего не изменилось.

Здесь лежала голубая и гладкая бухта с едва заметной изогнутой кромкой, где мелкая рябь плескалась по галечному краю пляжа. Там все еще был небольшой отель, растянувшийся под оливами, его увитая виноградной лозой столовая под открытым небом спускалась к пляжу. В угасающем свете я смог разглядеть среди скал в одном углу бухты верхнюю часть затопленного деревянного садка, в которой, как я знал, были заточены раздраженного вида лобстеры. Все столики были свободны, поэтому мы выбрали тот, за которым можно было протянуть руку и почти коснуться шелковистой поверхности залива. Затем я проследовал за официантом по скользким камням к огромному, покрытой травой темница, в котором скрывались лобстеры, и выбрал одного для нашей трапезы.

Мы только что доели последние, сладкие кусочки белой мякоти и снова наполнили бокалы янтарным вином, и пока я объяснял жене, что даже посреди Сахары бывает ужасный град, у нашего столика появился хозяин отеля. Правда ли, спросил он, что меня зовут Даррелл? Я признал это, задаваясь вопросом, в каком преступлении, совершенном одним из моих старших братьев в прошлом, теперь меня обвинят. Но затем владелец продолжил: должно быть, я тот самый кирие Даррелл, который написал книгу о Корфу? Я осторожно признал обвинение, и владелец казался ошеломленным.

Не выпил бы я с ним бокал вина, в память о старых временах? Я так и сделал и обнаружил, что мой греческий язык, который так бегло звучал в Англии, бесследно исчез, оставив лишь несколько фраз, всплывающих в голове, как обломки затонувшего корабля. Я мог без труда вспомнить, как сказать: «Где лучше всего ловить зеленых ящериц?» или "Это брачный сезон для осьминогов?" но в моем разговоре с хозяином было трудно направить разговор в правильное русло, в котором можно было бы использовать эти жизненно важные фразы, не вызывая волнения и, возможно, тревоги.

В конце концов, мне удалось вызвать его интерес разговором о личной жизни его лобстеров, где я чувствовал себя более уверенно. К тому времени, когда мы подняли тосты друг за друга, за наш отпуск, за его отель, за исход войны и за наше скорое возвращение на остров в следующем году, я был полон вина и чувствовал себя очень хорошо. Затем, когда мы ехали обратно в город в прохладных сумерках, словно по приказу, темные оливковые рощи вдруг наполнились пульсирующим зеленоватым светом светлячков, а вдали, деликатно приподнявшись над зубчатым краем албанских гор, была луна, такая же большая и сияющая, какой я её помнил.

Было очевидным, что нелепо жить в городе, поэтому мы искали небольшую виллу, которую можно было бы арендовать. Та, которую мы, в конце концов, нашли, была размером со спичечный коробок, так густо покрытая цветущими лианами, что была почти невидна, взгромоздившись на край утеса, возвышающийся над небольшой бухтой в форме полумесяца. Здесь нас вскоре окутало то странное чувство безвременья, которое является одним из главных очарований острова. Пропитанные