так было достаточно дискомфортно, но в дождливую погоду это было просто ужасно.

Наконец, голыми руками он разобрал заднее крыльцо, вырвав дверь, удалив достаточно широкую часть, чтобы пролезть внутрь, лечь и проспать всю ночь.

Однажды утром он проснулся с головой, руками и ногами, высунувшимися за пределы крыльца. Его голова свисала с конца крыльца, и от этого у него болела шея. Его левая рука пробила стену дома, а правая пробила бок крыльца и лежала во дворе. Его ноги и ступни торчали на подъездной дорожке, они перевернули его машину, но все обошлось. Он несколько раз менял машину на более крупную, но уже давно не мог втиснуться в свой "Хаммер", не говоря уже о том, чтобы сесть за руль.

Он взял за правило носить только простыню вокруг паха, и в этот день он снял ее и отправился в город абсолютно обнаженным, позволяя своим яичкам раскачиваться, как маятнику, а пенису - как несущему тросу моста; боли больше не было. Более того, ритм их качания, казалось, уравновешивал его походку. Люди кричали, машины сталкивались друг с другом.

Тим пошел в кабинет своего врача, сорвал крышу, залез внутрь, достал своего врача и завернул его в фольгу. Медсестра кричала все время, пока он это делал. Он поднял ее, откусил ей голову, высосал ее кровь и выбросил. Он пошел в ближайший продуктовый магазин, пробил дыру в крыше, выпил целый ящик охлажденного апельсинового сока и съел около трех тысяч упаковок сладких булочек, медовых пирожных, шоколадных тортов и четыре банки консервированного мяса, размышляя о том, что ему нужно больше белка.

По дороге к дому он наступал на машины, отшвырнул молодую женщину с ребенком на тысячу метров, и к тому времени, как он оказался дома, над головой уже гудели вертолеты, стояли машины полиции и шерифа и люди в черных костюмах с мегафонами.

Он хватал машины и людей и швырял их высоко и далеко, сорвал крышу с собственного дома и сбросил ее на них. Внизу все выглядело как оживленный муравейник, и, наблюдая за тем, как копошится весь этот правоохранительный орган, он понял, что за время поездки в город он снова вырос, на этот раз значительно больше. Его рост составлял от семи до девяти метров, а сам он был широк, как сарай. Он пошел прочь, оставив их, и они последовали за ним, жужжа над головой, как пчелы, а внизу, как муравьи и жуки. Он прошел мимо небоскреба, украшенного солнечными батареями. Он увидел там свое отражение; он был похож на гиганта из древних легенд. Длинноволосый и бородатый. Борода его была покрыта мозгами и кровью медсестры, которую он съел, а также всевозможными отбросами из бакалейной лавки. Его пенис и яички раскачивались, как молот самого Бога.

Пробираясь по городу и срывая крыши со зданий, он, наконец, присел на корточки над крышей одного из них и насрал в него, заполнив его доверху. Он схватил несколько полицейских, вытер ими задницу и швырнул их во все стороны. Он прошел через город и спустился к озеру, встал на колени и выпил его досуха, чувствуя при этом как что-то врезалось в его задницу.

Когда он встал, то почувствовал что-то застрявшее между его ягодицами. Он вытащил ракету ручного запуска, которая не сработала. Она взорвалась, когда он сжал ее в своем кулаке. Он ничего не почувствовал, как будто и чувствовать было нечего.

Они продолжали преследовать его весь день, стреляя в него то одним, то другим. Они даже сбросили на него небольшую тактическую ядерную бомбу. Все, что это сделало, это уничтожило несколько деревень и заставило его глаза слезиться. Это продолжалось несколько дней. В конце концов, они просто сдались, ушли домой и оставили его там, где он оказался, на горе, размышляя о своем положении.

Время от времени армия перегруппировывалась и пыталась уничтожить его, используя даже реактивные самолеты с напалмом. Но все, что они делали, это сжигали волосы на его голове и кожу. Он стал неуязвимым. Вскоре он стал таким большим, что ночью спал лежа в долине. Если шел дождь или становилось холодно, ему оставалось только терпеть это. Но теперь все это было пустяком. Он уже почти ничего не чувствовал.

Становясь все больше и больше, он обнаружил, что его зрение улучшилось; он мог видеть, как проклятый орел, на многие километры. Он видел вдалеке целые города. Он пришел к ним и разрушил их; он мочился в их центрах и срал в их водоемы, продолжая вытирать свою задницу людьми, но он стал таким большим, а они такими маленькими, что на заднице оставалось слишком много дерьма.

Теперь он был настолько велик, что обнаружил, что может пройти пешком большую часть Атлантического океана, а остальную часть с легкостью переплыть. На него нападали акулы. Они ломали об него свои зубы. Он бил китов, всасывал и пережевывал дельфинов.

Когда он попал в Африку, он пробирался по стране и ел все, что мог найти, а люди голодали после него, а иногда он ел и их. Он прелюбодействовал с отверстиями в горах; если бы Килиманджаро был женщиной, она была бы беременна десять раз. Он убивал все, что видел: людей, животных, растительность. Он вдыхал воздух так глубоко, что другие живые существа умирали от недостатка кислорода.

Вскоре беспорядок, который он создавал, кучи дерьма, которые он оставлял, моча, которую он сливал, взяли свое. Мир смердел, а ему, который теперь считал себя просто Большим Человеком, было наплевать и на мир, и на себя. Все это было делом сегодняшнего дня, а не завтрашнего.

Он всегда хотел увидеть Париж и увидел, вырвав Эйфелеву башню из земли и использовав ее для ковыряния в зубах. В Англии вышла армия, и человек на высоком трейлере произнес через мегафон речь о том, что англичане хотели бы жить в мире. Он сидел на площади Пикадилли-сёркус и внимательно слушал. Когда они закончили, он съел оратора и всех остальных, кого смог поймать. В Ирландии они просто сказали:

- Иди в жопу.

И он съел их.

Большой Человек прошел через всю Европу. Он все еще рос, его голова торчала над пустой чернотой космоса. Ему было трудно дышать. Он шел, пригнув голову, и наконец пополз, сокрушая Рим, Афины и все на своем пути. Он прополз до самого Китая, разрушив его. Там были опробованы ядерные бомбы, не тактические, а самые крупные. От них у него чесалась кожа, и он был в бешенстве. Он уничтожал все на своем пути. У него был большой китайский ужин.

Он стал зависать в океанах, плавая там, чтобы не стоять на месте. Это давало ему чувство комфорта. Он не утруждал себя выходить из океана, когда облегчался, один или два раза. Он больше не вытирался. Он просто заполнял океаны своими отходами. Очень скоро он лежал в кучах собственного дерьма.

Наконец, он встал, и шатаясь пошел, низко наклонив голову. Ходить было неудобно. Ползать было неудобно. Делать почти все было