на коне. Эсмира! А, ее не дождешься, — машет рукой, — схожу лучше в таверну.

Уходит.

Затемнение.

Сцена освещается, входит Пепе, в руках у него газета. Он чем — то недоволен. Говорит, обращаясь к портрету:

— Сеньор Боливар, что — то мы за вас сражались, сражались, а пользы не видно. Что — то тут не так, сеньор Боливар. Пепе садится за стол, разворачивает газету, начинает читать. Восклицает:

— Так, вот оно что!

Начинает читать вслух:

— … и подло обманул ожидания народа. А также, намеревается путем пожизненной узурпации власти присвоить себе императорские полномочия… Ай- ай- ай.

Пепе поднимает голову на портрет:

— Так вы узурпатор, синьор Боливар. А мы — то думали… — Пепе осуждающе качает головой. Задумывается:

— Нет. Не могла моя Эсмира мне с таким тираном изменить. Нет. — Пепе оценивающе смотрит на портрет:

— Да и Фернандо на него совсем не похож.

Снова принимается за газету. Повторяет:

— Тира — ан. — , после паузы — Деспот!

Поднимает взгляд на портрет:

— И нечего тут на меня пялиться. Эсмира! Неси покрывало.

Появляется Эсмира, приносит покрывало. Пепе откладывает газету, встает, берет у нее покрывало, влезает на стол, накрывает портрет.

— В моем доме не место тиранам! — стоя на столе, объявляет он.

— Может, тогда снимем? — предлагает Эсмира.

Пепе оглядывается на портрет, смотрит на глаз Боливара, который виднеется сквозь дыру, решает:

— Нет. Пусть висит. На всякий случай. — слезает со стола.

Затемнение.

Сцена освещается.

Пепе сидит за столом, Эсмира чем — то занята по хозяйству. Входит Педро. Пепе встает:

— Ну, что, видел нашего Фернандо?

Эсмира прекращает свои занятия, ждет ответа.

— Да.

— Как он?

— Сидит. В Каракасской тюрьме. Говорят, опасный политический преступник. Далеко пойдет. Если не шлепнут.

— Типун тебе на язык, — машет на него рукой Эсмира.

— Ладно, пойду. Там у нас кое — что намечается. Пепе?

— Без меня.

Педро пожимает плечами, уходит.

Пепе сидит за столом, положив голову на руки. Эсмира рядом, протирает тряпкой пыль. Пепе тоскливо говорит Эсмире:

— Выгоню я вас из дому. И тебя, и твоего сумасшедшего президента.

— Может все перемениться? — отложив тряпку, спрашивает Эсмира с надеждой.

— А толку? Президенты меняются, а жизнь все хуже и хуже.

Эсмира снимает передник:

— Пойду, схожу на почту, узнаю, нет ли каких вестей от Фернандо. -

— уходит.

Пепе некоторое время сидит, смотрит в пустоту. Внезапно вскакивает, озлобляясь, кричит портрету:

— От тебя все наши несчастия! Да пропади ты пропадом, чертов Боливар! — вскакивает на стол, срывает портрет, бросает его в глубину сцены. Раздается звон разбитого стекла, а потом возглас Эсмиры:

— Пепе!

— Что? — спрашивает Пепе — Что?

Входит Эсмира. В руках у нее портрет Боливара. Она держит его как икону.

— Что стряслось? Опять переворот? — обеспокоенно спрашивает Пепе, слезая со стола.

— Он умер.

— Кто?

— Освободитель.

— Ерунда. Он уже сто раз умирал, и тысячу раз уходил. И каждый раз он воскресал, и возвращался.

— Нет. На этот раз он умер по — настоящему.

— Как?

— В середине декабря. В Санта — Марте. Его доконала чахотка.

— И он умер?

— Да.

— Как?

— Совсем.

— А как же мы?

— А нам надо жить. Дальше. Без него.

Пепе подходит к Эсмире, берет у нее портрет Боливара, осторожно ставит его на стол, достает из кармана свечку, ставит ее перед портретом, зажигает, отходит.

— Теперь, ты будешь на него молиться? — спрашивает Эсмира.

Пепе обнимает ее, поворачивается лицом к залу, и произносит:

— Америка капризная женщина. Но она любила тебя, Боливар. Она сражалась за тебя, и шла на тебя войной, хранила тебе верность до последнего вздоха, и изменяла тебе с первым встречным, спасала тебя от смерти, и подсылала к тебе наемных убийц, возносила тебя до самых небес, и опускала ниже плинтуса, забрасывала цветами, и обливала помоями, провозглашала тебя освободителем, и объявляла тираном, осыпала комплиментами, и поносила последними словами. Ты родился одним из богатейших ее сыновей, а ушел от нее нищим отцом. Но всегда и во всем ты оставался ей верен. Ты принес ей свободу. Ты ее сын, любовник, муж, и отец. Так спи же спокойно, Симон, свободный гражданин свободной Америки. Ибо это звание ты всегда ценил превыше всех остальных. И ты заслужил его по праву, равно как и все остальные свои титулы. Спи спокойно, Симон. Америка помнит, и любит тебя. Ты покорил ее сердце, и останешься в нем навсегда.

Виват Либертатор!

Музыка. Занавес.

Все.