было лет двадцать тому назад. Я возвращался из Синайя с поездом, который прибывал в Бухарест вечером в девять часов. Ты ехала со мной в одном купе… Ты возвращалась из-за границы и была в трауре. Мы обменялись несколькими вежливыми словами, потом каждый из нас углубился в свои думы. Стояла осень. Буковые леса начинали краснеть. Я смотрел в окно. Время от времени долина суживалась, освежающий шум Праховы вырывался из скалистого ущелья, мосты глухо гудели под мчавшимся поездом. Вдруг ты испуганно окликнула меня и показала мне на грудного ребенка в голубом одеяльце, лежавшего рядом с тобой. Я никогда не забуду того выражения ужаса, с каким ты смотрела на этот загадочный сверток, в котором трепетала зародившаяся жизнь. Ребенок спал, ему снилось, что он сосет грудь. На станции Бряза ты видела женщину в черном платье, которая, казалось, кого-то искала; вид у нее был такой растерянный, что ты испугалась: уж не сумасшедшая ли это? И ты отвернулась к окну. Ты рассказывала об этом взволнованно, словно на тебя было совершено покушение. Ни слова сожаления к бедному ребенку, брошенному на волю случая, ни тени сочувствия к несчастной матери, которую ты назвала «подлой тварью». Ах, если бы хоть на мгновение ты могла заглянуть в ее сердце — в сердце матери, вынужденной бросить ребенка!.. Пришел кондуктор, собрались любопытные из других вагонов посмотреть на маленького путешественника, беззаботно спавшего в своем голубом одеяльце, одинокого с первых дней, брошенного в неизвестность. Путешествие в жизнь он начинал с одним билетом — запиской, прикрепленной красной ленточкой к его чепчику, над самым лбом: «Крещен, зовут Тудорелом. 16 октября ему исполнится два месяца. Сжальтесь над ним». Ты, наверное, помнишь, как все ласкали его. Ребенок проснулся. С серьезным видом глядел он в пространство. У него были голубые глаза и ямочки на щеках. Ты помнишь, мы все смотрели на тебя, а ты не понимала. Ты была одинока, богата. Почему ты не взяла к себе этого ребенка. Почему ты не хотела услышать в своем большом и пустынном доме щебетанье этой милой птички, может быть посланной тебе богом в утешение, для того чтобы и ты совершила что-то хорошее в этом мире? С каким страхом ты смотрела на это зернышко новой жизни. Чего же ты боялась?
Мы простояли десять минут в Кымпина, где ребенка сняли с поезда, ведь он был безбилетным пассажиром. Из молчавшей толпы, окружившей маленького правонарушителя, раздался голос носильщика, осмелившегося заговорить. Трогательным тоном, в котором звучала доброта, бедный человек попросил отдать ему брошенного ребенка. И маленький Тудорел охотно отправился в счастливую лачугу, где и без него было шесть человек ребятишек.
Возможно, для него это было и лучше. Теперь, быть может, он стал честным работником в его мире борцов, у которых нет времени для скуки.
Но зачем я говорю тебе все это?
У тебя совсем другие понятия. Ты смотришь на мир из тесной тюрьмы своего эгоизма. И как можешь ты понять подлинную жизнь, если все время жила среди льстивой лжи. Все кругом обманывали тебя. Даже вещи тебе лгали. Родители и портнихи, иностранные гувернантки, поклонники, косметика и деньги, которые, как видишь, не смогли спасти тебя от старости.
Ты ничем не восхищалась и никого не любила! Ты смеялась над всем, думая, что сила именно в этом, и равнодушно проходила мимо людских страданий. Ты воображала, что не существует старости и нет смерти. А теперь — смотри: каждое утро старость скалит зубы из зеркала, в которое раньше ты так любила смотреться. Ты хотела бы уехать, уйти подальше, спрятаться. Тебе страшно, тебе все надоело, тебе противны люди, собственная жизнь, решительно все на свете. Видишь, как ты бедна, несмотря на свое богатство…
В самом деле — есть правда на свете.
1914
Перевела Е. Покрамович.
1914
Перевела Е. Покрамович.