собственных ногах. Чувствуя ласковое обращение, он привязался к своим друзьям. Целый день он лежал на солнышке у порога и своими большими темными глазами следил за каждым их движением.

2 ТРУДОВАЯ ЖИЗНЬ

Старый хромой Жеан Даас зарабатывал себе пропитание тем, что каждый день возил в Антверпен в ручной тележке кувшины с молоком на продажу по поручению своих соседей, у которых были коровы. Однако, эта работа становилась все тяжелее и тяжелее для старика, так как ему уже исполнилось семьдесят три года.

Однажды Патраш, уже поправившийся, по старой привычке стал между оглоблями тележки, словно показывая, что он собирается везти ее. Так как у него упряжи не было, то он даже пытался тащить тележку зубами. Видя это, Даас смастерил ему сбрую, и Патраш с тех пор стал каждое утро возить тележку в город.

Когда наступила зима, Жеан Даас не мог достаточно нарадоваться, что судьба послала ему Патраша: он сам так уже постарел и ослабел, что не мог бы возить тележку с грузом по снежным сугробам или по топкой грязи. Зато Патраш, уже совершенно здоровый, возил ее как нй в чем не бывало. После тех непосильных тяжестей, которые ему приходилось возить для прежнего хозяина, маленькая светлозеленая тележка с блестящими кувшинами казалась ему почти что игрушкой. К трем или четырем часам дня работа его оканчивалась, и после того он мог делать, что хотел: лежать и спать на солнце, гулять в поле, кувыркаться с маленьким мальчиком или играть с другими собаками. Патраш чувствовал себя совершенно счастливым.

Прошло еще два года. У старого инвалида Дааса так сильно стали болеть ноги, что он уже не мог ходить вслед за тележкой. Тогда его сменил шестилетний Нелло. Он хорошо знал город, так как много раз сопровождал дедушку.

Маленький Нелло был красивый ребенок — с большими карими глазами, румяными щечками и русыми кудрями до плеч. Не раз какой-нибудь художник зарисовывал проезжавшую мимо зеленую тележку с медными кувшинами, большую рыжую собаку с бубенчиками на сбруе и бежавшего за тележкой мальчугана в больших деревянных башмаках на босу ногу.

Нелло и Патраш так хорошо и дружно справлялись с работой, что даже летом, когда Даас почувствовал себя лучше, ему не было надобности сопровождать тележку. Он мог сидеть у дверей, провожая их взглядом, когда они выходили из калитки, а затем греться на солнце, думать о чем-нибудь или дремать. Как только часы на башне били три, он просыпался и ждал возвращения своих друзей. Патраш с радостным лаем сбрасывал с себя сбрую, а Нелло деловито рассказывал дедушке, как прошел этот день. Потом все трое шли обедать. Обед состоял из ржаного хлеба и молока или похлебки. Понемногу тени на большой равнине удлинялись, и сумерки окутывали красивую стрельчатую башню собора. Тогда они ложились спать.

^{Нелло и Патраш хорошо и дружно справлялись с работой.}

Так проходили дни и годы. Нелло с Патрашем были бодры, веселы и здоровы. Они особенно любили весну и лето, когда им было раздолье: они резвились в траве или лежали в прохладной тени на берегу канала и смотрели, как мимо плыли баржи с развевающимися яркими флагами. Зимою бывало гораздо хуже. Оба друга вставали, когда было еще темно и холодно, и отправлялись в город. Лачуга, летом такая привлекательная и вся увитая диким виноградом, в зимние ночи плохо защищала от холода. Зимой ветер свистел в дырявые стены глиняной мазанки, дикий виноград терял свои листья, поля кругом мрачно чернели, и часто бывала гололедица. Да, зимою приходилось трудно: от снега и холода у мальчика немело все тело, а неутомимый Патраш ранил себе ноги на обледенелых кочках. Однако, и тогда они не унывали. Ноги мальчика, обутые в деревянные башмаки, и четыре ноги Патраша твердо топали по мерзлым полям под звон бубенчиков на сбруе Патраша. Иногда на улицах Антверпена какая-нибудь хозяйка выносила им миску похлебки и кусок хлеба или подбрасывала пару полен в маленькую тележку, порожняком возвращавшуюся домой; а то какая-нибудь крестьянка из их деревушки отдавала в их пользу часть молока, которое они возили на продажу в город. И они бодро бежали ранним утром по запорошенной снегом дороге, а домой возвращались с радостными криками. Так им в общем жилось неплохо.

3 МЕЧТЫ

Приморский город Антверпен с торговыми пристанями, с грязными извилистыми узкими улицами, с большой базарной площадью и мрачными серыми домами сам по себе не представлял ровно ничего достопримечательного, но он прославился на весь мир тем, что в нем жил и умер один из величайших художников — Рубенс.

Замечательные картины Рубенса находятся не только в музеях: по обычаю того времени он написал несколько больших картин на внутренних стенах собора в своем родном городе, и люди приезжают в Антверпен из различных стран, чтобы поглядеть на эти картины и на великолепную белую мраморную гробницу Рубенса, который похоронен в том же соборе под своими картинами.

Патрашу не нравилось, что, бывая в городе, Нелло часто заходил в собор и исчезал под темными сводами, а его оставлял одного на мостовой. Раза два он пытался взобраться на ступеньки со своей тележкой, но сторож, стоявший у дверей, прогонял его. Патрашу приходилось терпеливо ждать, пока мальчик выйдет. Нелло выходил оттуда то с пылающим, то, наоборот, с очень бледным лицом. Возвратившись домой после такого посещения, он сидел молча и задумавшись и не хотел играть, а только с грустью смотрел вдаль на заход солнца.

Патраш старался не отпускать от себя мальчика на людной базарной площади, но ничего не помогало. Нелло все-таки заходил в большой собор. Патраш, дожидаясь его, ложился на землю, зевал, по временам даже выл, но это было бесполезно. Мальчик не выходил, пока не запирали входную дверь. Обняв Патраша за шею, он целовал его в широкий рыжий лоб и всегда шептал одно и то же:

— Ах, если б я мог увидеть «их», Патраш! Если б я только мог «их» увидеть!

Патраш смотрел на него своими добрыми и умными глазами, но ничего не понимал. Однажды, когда сторож не стоял на своем обычном месте и дверь была открыта, Патраш кинулся вслед за своим маленьким другом и зашел внутрь. «Они» это были две большие картины на боковых стенах, задернутые занавесками. Нелло стоял и восторженно смотрел на третью, открытую, картину Рубенса. Увидев Патраша, он обернулся и тихонько увел собаку. Глаза его были заплаканы, и, проходя мимо закрытых картин, он шепнул своему спутнику:

— Как ужасно, что на «них» нельзя посмотреть, Патраш! Нельзя потому, что у меня нет денег и я не могу заплатить! Когда художник писал свои