отозвался Дьяков. — Я, честное слово, не виноват, я не мог ей ничем помочь... Никогда раньше я не видел эту девушку... Я собрался пойти в поселок, в магазин. Чтобы сократить путь, решил перейти речку... Подхожу, значит, к берегу, а с той стороны в это же время подошла девушка. Только ступила она на бревно — и сразу навзничь, стала падать в речку... Наверное, оступилась... А там, у берега, из реки сваи торчат, так она о сваю головой ударилась... И тут же ее подхватил поток. Только и успела вскрикнуть... Я хотел ее спасти, но растерялся, да и опасно было... — Увидев недоверие на лице Соснина, Дьяков заискивающе добавил: — Я рассказал все как было. Честное слово. Эта девушка...

Не дав ему договорить, Соснин быстро вынул из конверта фотоснимок Смолиной.

— Это она?

— Она, — тихо ответил Дьяков и опустил голову.

* * *

Алимов внимательно слушал Арслана — он докладывал результаты расследования дела «Об исчезновении Валентины Смолиной». Изредка Алимов задавал вопросы, уточнял отдельные детали.

Соснин был здесь же, он сидел у окна. Перед ним время от времени вставали отдельные этапы поискового марафона. Когда Туйчиев заговорил о Дьякове, он вспомнил его допрос. Как дрожал этот тип за свою шкуру! Уже выходя из кабинета, Дьяков заискивающе спросил:

— Скажите, пожалуйста, мне ничего не будет? Там ведь было глубоко... И камни...

Соснин пристально посмотрел на него.

— Да, помощь вы не оказали... К сожалению, в такой ситуации уголовный закон ответственности не предусматривает.

На лице Дьякова промелькнула радость, он даже улыбнулся, но улыбка получилась какая-то вымученная, жалкая.

— Как мы ни прикидывали, — донесся до Соснина голос друга, — так и не смогли представить себе орудие, которым были нанесены раны. Помог Дьяков. Для проверки его показаний мы вновь выехали на место. У берега недалеко от коряги, где была найдена сумочка, над водой выступает свая. На ее торце оказались три до конца не вбитых гвоздя. Раньше здесь был небольшой мост, его разобрали, хотели строить другой. На эту сваю с торчащими гвоздями мы сначала не обратили внимания.

— Значит, Дьяков говорил правду? — спросил Алимов, делая у себя какую-то отметку. — И его причастность к смерти Смолиной полностью исключается?

— Совершенно верно, — ответил Туйчиев. — Теперь мы можем точно нарисовать картину гибели Смолиной. Приехав в дом отдыха без вещей, чемодан-то ведь остался на квартире у Басова, Валя решила пойти в магазин. Об этом свидетельствует содержимое сумочки. В ней лежали нераспечатанная пачка мыла «Ленинград» и тюбик «Помарина». Да и продавщица подтвердила. Ей показали фото Вали, и она сказала, что хорошо помнит эту девушку. В тот день она была первой покупательницей в магазине. Валя была убеждена, — продолжал Туйчиев, — что Басов привезет ей чемодан. Поэтому никому ничего не говорила и решила временно обзавестись предметами первой необходимости. Возвращаясь из магазина, она решила сократить путь. И вот — у самого берега речки поскользнулась. Сумочка зацепилась за корягу, а сама Смолина ударилась о сваю и потеряла сознание... В это время на противоположном берегу находился Дьяков. Его-то и видели дети, когда он метался в растерянности, но так и не решился помочь.

— Убийство, стало быть, полностью отпадает? — спросил Алимов.

— Да, — полностью.

— По плану расследования, насколько я помню, вы выдвинули три версии. Они не подтвердились. Так что же оказалось в результате?

— Несчастный случай, — ответил Соснин. — Нулевая версия.

* * *

«Здравствуйте, Арслан Курбанович и Николай Семенович!

Вас наверняка удивит это послание из мест не столь отдаленных. Получить письмо от заключенного — радость небольшая, но я пишу потому, что хорошо помню наши «встречи» и хочу продолжить начатый, но незавершенный разговор.

Вот уже полгода, как я отбываю срок. Все это время я ворошу прошлое, перелистываю страницы своей живописной биографии и стараюсь понять: почему вы оба мне понравились? Нельзя сказать, что мне не попадались хорошие люди, но так относилась ко мне, пожалуй, лишь мать.

Когда я узнал о смерти Вали, сначала не верилось, настолько нелепой казалась мысль, что я ее больше никогда не увижу. А тут еще на меня пало подозрение. Получалось, что я убил любимую девушку из-за какого-то паршивого чемодана. Мне вдруг все стало безразлично, и я взял убийство на себя, задал вам шараду.

Хорошо запомнил нашу прогулку в парк. Признаться, не думал, что вы пойдете на это, уж больно риск большой. Но вы пошли. Потом понял: меня проверяли на прочность, осталось ли во мне что-нибудь человеческое.

Стоит ли сейчас ворошить прошлое и рассказывать, как я «дошел до жизни такой»? Главное не в этом. Я не хочу оглядываться. Грязь свою я смою трудом здесь, в колонии, и потом на воле.

Вам большое спасибо за веру в людей.

Если сочтете возможным ответить мне, буду рад. А как освобожусь, обязательно встречусь с вами, но уже на равных.

Желаю всего наилучшего.

Костя.

Р. S. Прочитал свою писанину, нескладно как-то получилось. Хотелось сказать многое, но не вышло. Исправлять и переписывать не стал, здесь все как есть. С уважением.

Басов».