не заходят на ранчо, они остаются на правительственной земле. Поэтому я решила поискать местную лошадь без подков и нашла пони Мерла.

— Гарт, вероятно, полагал, что Джимми настолько отрезан от мира, что никому не расскажет о делишках хозяина, — продолжила я, — но именно Джимми показал мне, как тренируют пони. Старик любит лошадей, за которыми ухаживает: они его семья. Держу пари, если вы расскажете ему о том, что Мерл сделал с этим прекрасным индейским пони, Джимми все выложит о его визитах на ранчо, о таких мелких проделках, как полуночная езда автоцистерны через двор, и о том, как темными ночами пони уводили на прогулку и возвращали изнуренным.

Шериф покачивал головой:

— Трудно поверить во все это про старину Гарта. Мы начали расследование, потому что случившееся касается его ранчо, но я не считал его замешанным. — Он прошел в другой конец трейлера и налил себе чашку кофе.

Все становилось яснее. Гарт был не то что бы беспринципным, просто ничтожным, лишенным сильных принципов. Единственное, чем примечателен его характер, — гордыня. Но Мерл действовал наверняка, по жизни руководствовался особым подходом. Изучал людей, изучал их привычки, их слабости. Он прилипал к людям из ближнего круга или, быть может, сам сближался с некоторыми, чтобы потом прилипнуть к ним. Он умел сдружился с теми, кто занимал влиятельное положение и кого была низкая самооценка. Вроде Гарта, старого приятеля со времен родео, пристрастившегося к картишкам и наследника самого богатого ранчо в округе.

Шериф, потягивая кофе, расхаживал передо мной взад-вперед.

— Продолжайте, — сказал он.

— Хорошо. Хокинс нуждался в денежном потоке от нефти, чтобы оплатить роскошных лошадей, модные новые машины и конюшни, не говоря уж об усадьбе. Тщеславие — прогрессирующая болезнь, такая же, как зависимость от азартных игр. Поэтому он влез в аферу «Мерл Джонсон Обжулинг» и принялся воровать ту нефть, которую проиграл за зеленым сукном. Мерл устроил все так, чтобы казалось, будто у скважины паршивый дебит и никто не заметил хищение нефти. Испортить клапаны и забросить время «17-1», а потом выкачивать оттуда нефть по ночам и вывозить тайной дорогой через ранчо. Когда Гарт узнал, что его сын проводит время с геологом компании, внимание постороннего заставило старика занервничать; он быстро положил конец их роману. А еще больше запаниковал, когда услышал, что Аликс едет на ранчо. Ну а Чет повел себя, как рохля. Как видите, все сходится.

Шериф достал свой маленький блокнотик и впервые что-то записал.

— Значит, эти два старика мотались в темноте, пачкая руки в нефти?

— Я не успела разглядеть, кто сидел за рулем той цистерны.

Фрэнк деликатно кашлянул.

— Наверное, Стретч, — предположил он.

— Стретч? — переспросил шериф. — Ты имеешь в виду того чумазого парня?

— Да. — В глазах Фрэнка вновь заполыхала ярость, на сей раз нескрываемая. — Этот подонок — на сто процентов человек Мерла. Эм послала его за мной, прежде чем отправиться на насосную станцию. Он решил уладить дело со мной: заставил меня сидеть с ним в баре «Ковбой», болтал без умолку на своем проклятом оклахомском. И ни слова не передал из сообщения Эм. В конце концов я просто бросил его там одного, потому что хотел увидеться с ней до начала смены. Заметил ее фонарик у поворота, но не понял, что к чему, пока не добрался до вышки и не обнаружил, что Эмми там нет. К счастью для нее, сегодня последнее воскресенье апреля.

— Что? — Шериф смотрел на Фрэнка так, словно у того начались галлюцинации.

Фрэнк снова улыбнулся.

— Смена часов, конечно. Переход на летнее время. Мы стартовали на час раньше, чем по стандартному времени. Сукин сын Джонсон думал, будто рассчитал время так, чтобы никто не проезжал через месторождение, когда его пони растопчет нашего маленького детектива, но забыл перевести часы вперед.

Глава тридцать восьмая

В тот день, когда запустили скважину, стояло почти восемьдесят градусов^[11]. Убывающая луна, похожая на ноготь, садилась за горы Абсарока, и легкий ветерок, несущий запах теплых прерий, безобразничал в трейлере, трепал бумаги на столе и путал сиявшую безупречностью укладку Элирии Крецмер. Женщина улыбнулась мне, сверкнув великолепными зубами, когда я, оторвав взгляд от первого образца шлама, сообщила ей, что это песчаник Тенслип. А потом в ее и без того блестящих глазах появились слезы.

— Отличная скважина, просто отличная, — произнесла я. — Билл был умным геологом. Подойдите к микроскопу, только взгляните, как нефть сочится из образца. Эта часть месторождения почти нетронута. Взгляните сюда: видите черную жижу? Это не чернила, моя дорогая.

Она села на мое место и пристально всмотрелась в окуляр, но я знала, что она ничего там не видит из-за потока слез.

Забавно все складывается. Вот мы здесь, на нефтепромысле, парочка женщин, которые чертовски хорошо узнали друг друга, сидим в погожий весенний день и наблюдаем, как проходят скважину. Успех бурения должен смягчить утрату Элирии, потому что Биллу причитаются все гонорары за предложенные им проекты скважин, и как его вдова Элирия наследовала эти деньги. Но она плакала из-за другого. Думаю, слезы скорее вызваны воспоминаниями о том, что было, чем счастьем от того, что будет.

Даже в ее печали находиться рядом с Элирией было приятно. Она помогала мне применять на деле ту науку, которой я недавно научилась: как быть близким к другому человеку. Это доставляло удовольствие.

Возможно, в конце концов, мне пора войти в большой мир, отыскать в нем свое место. Все эти годы я воспринимала себя нищенкой у входа для прислуги, мечтая, чтобы такие, как Аликс, поделились со мной хоть малой толикой того, чем обладали в несказанном изобилии. Теперь я обнаруживаю, что и сама обладаю всем необходимым, причем обладала изначально. До сих пор я упускала из виду это знание, но в тот день, когда мы с Элирией сидели в трейлере и смотрели, как первые пробы из формации Тенслип превращают догадку Билла в твердый факт, я наслаждалась одним из тех редких, ясных моментов прозрения, моментов пробуждения от долгого, неспокойного сна души. Вероятно, мне понадобятся еще десять ночевок, прежде чем такая ясность посетит меня снова; но на тот момент я была довольна.

Иногда я по-прежнему задаюсь вопросом, не слишком ли высока цена знаний, не существует ли менее дорогостоящего пути учения. Нас покинули два человека. Даже теперь отдельные мелочи способны вызвать в памяти ужас той ночи, когда я сама оказалась так близка к гибели; но что случилось, то случилось. Природа иногда преподает уроки в масштабах, чересчур больших, чтобы охватить их