Litvek - онлайн библиотека >> Стюарт Хоум >> Современная проза и др. >> Загубленная любовь

Стюарт Хоум Загубленная любовь

CHAOSSS/PRESS

2018

Stewart Home TAINTED LOVE

Перевод с английского Ольга Козлова


Сердечная благодарность Сергею Рыжкову за помощь в издании этой книги.


© Stewart Home, copyright 2006

© Adaptec/T-ough Press, права, перевод 2018

© Ольга Козлова, перевод, 2018

© Алекс Керви, идея издания, 2018

© Алекс Керви, редакторы, 2018

Предисловие: совокупность доказательств

Когда мне было сорок, я решил, что хочу встретиться с ней (мамой)[1]. Или лучше сказать по-другому (а то некоторые читатели могут неправильно истолковать мои слова): когда мне было под сорок, я решил встретиться с ней (мамой) на свой сороковой день рождения. И достичь этого я собирался легко и просто. Поехать в бар «Финчес» на Портобелло-роуд[2] на рюмочку за обедом и встретиться там с ней (мамой), которая отметит это событие со мной и горсткой ближайших друзей. Всё это выглядело таким простым, а как только я решил, что она (мама) найдёт время на поездку, на то, чтобы присоединиться ко мне, уже не имело значения, успеет ли она к назначенному мной сроку. Если на моём сороковом дне рождения мы и не встретимся, у меня всё равно останется почти физическое ощущение того, что она (мама) была на этом юбилее и осталась со мной после него. Опытная путешественница во времени, она (мама) могла превратить любой день по своему выбору в 24‑е марта — так что даже и не явись она на празднование, о разочаровании не могло быть и речи. В то время, когда я занимался подготовкой к празднованию своего сороковника, я ошибочно считал, что она (мама) покончила с собой в семидесятых, так что отдавал себе отчет: ей пришлось бы перемещаться во времени или путешествовать по астральному плану, чтобы встретиться со мной. И только на следующий день после назначенной мною встречи с ней (мамой), а именно 25 марта 2002 года, я выяснил точную дату её смерти: 2 декабря 1979 года. И чем пристальнее я всматривался в обстоятельства её (мамы) кончины, тем более непроницаемой становилась окружающая её завеса тайны. Однако, когда я, наконец, заполучил мамины бумаги, практически мгновенно нашлись ответы на многие вопросы, ставившие меня в тупик.

В начале и середине шестидесятых она (мама) жила всего в нескольких минутах ходьбы от «Финчес». Ещё точнее — снимала двухкомнатную квартиру на последнем этаже перестроенного дома 24 по Бассет-роуд. «Финчес» долго был питейным заведением богемы, а мама моя принадлежала к битникам. Так что если обоснованно судить о том, где она (мама) могла выпивать в шестидесятые, то «Финчес» ничуть не хуже любого другого варианта. А теперь я точно знаю, что в «Финчес» мама ходила, хотя не чаще, чем в «Хенекис» или в «Кенсингтон Парк Отель». Чтобы поставить её (маму) в известность о нашей будущей встрече, мне надо было разослать избранным приятелям сообщения по е-мейлу. Я рассудил, что если она (мама) может путешествовать во времени и пересекать астрал, то ей не составит проблем прочесть электронную почту, разосланную мной различным людям, с которыми я в то время общался — и эти сообщения предназначались ей в той же степени, что и им.

В назначенный день я сидел за одним из двух наружных столиков на Элджин-Крессент — на перекрёстке этой улицы с Портобелло-роуд и находится «Финчес». Спустя несколько недель я узнал, что выехав с Бассет-роуд, мама некоторое время жила в доме 55 по Элджин-Крессент. Но тогда, в свой сороковой день рождения, сидя с видом на стакан Гиннесса и спиной к Портобелло-роуд, я и не знал, что пялюсь на ту самую улицу и дверь, из которой она (мама) могла бы появиться, если бы я сумел оказаться в прошлом.

Основания считать, что она (мама) покончила с собой, у меня были простыми: я начал искать её в 1985 году и через шестнадцать лет напрасных поисков решил, что лучшим местом для продолжения изысканий будет царство мифов. И вот, открыв телефонную книгу на не совсем случайной странице, я отыскал там кого-то, проживающего в «Камелот-Плейс» под именем, которое когда-то носила мама. На самом деле эта личность даже не была её (мамы) полной тезкой — в книге было написано «Дж. О'Салливан», а мама в большинстве документов, которые я к тому времени видел, звалась Джилли О'Салливан. Оказалось, что «Дж. О'Салливан» зовут Джюстин, а не Джилли, но я ещё не знал этого, когда писал ей письмо, в котором представился исследователем с телевидения, мол, изучаю связи между битниками с Ноттинг-Хилла и движением хиппи и разыскиваю Джилли О'Салливан. Джюстин написала в ответ, что она вовсе не Джилли, но у неё была дальняя родственница по имени Джиллиан, которая, насколько ей известно, в шестидесятые годы жила в Лондоне, а в семидесятые покончила с собой.

В конце концов Джюстин свела меня с одной из моих же тётушек, и это была та самая старшая сестра, которая передала мне её (мамины) бумаги. Тётя собрала полный архив, намереваясь когда-нибудь прочесть его, но так и не смогла приняться за чтение, потому что была очень близка с мамой и тяжело переживала её смерть. Её (мамы) бумаги были в полном беспорядке, но, вне всякого сомнения, представляли собой огромный интерес ещё и потому, что её жизнь прекрасно иллюстрировала культурные сдвиги в эпоху шестидесятых и семидесятых годов. Биография её (мамины) и тех многих женщин, которые, подобно ей, так и не попали в зону интереса профессиональных историков — и очень жаль, потому что доступ к данным материалам полностью изменил мои представления о размахах маятника лондонской жизни и о том, что из этого всего вышло.

Её (мамины) бумаги, сохранившиеся у тёти, включали дневники, письма и набросок автобиографии. Я вложил их в эту обложку, постаравшись, насколько было возможно, расположить их так, как если бы она (мама) описывала события своей жизни в хронологическом порядке. Тем не менее, самая первая часть — явное и очевидное исключение из этого общего правила: события, описанные в том материале, что я расположил в самом начале, произошли спустя несколько лет после того, как она (мама) впервые приехала в Лондон; они как бы вводят обычного читателя в мир, в котором она жила. К тому же, похоже, что именно этот документ она (мама) написала первым, когда подводила итоги своей жизни. Вообще-то всё, что написано ею (мамой) о своей жизни с шестнадцати до тридцати пяти, писалось через призму восприятия женщины, которой далеко за тридцать, и она всё время переключалась с одного времени на другое, так что просто нельзя располагать её тексты в строгом хронологическом порядке, не уничтожив при этом последовательность событий, которые она описывала. Считаю необходимым ещё раз подчеркнуть крайне малую вероятность того, что порядок, в котором я расположил материалы,