куда-то в Подкову. Засыпала меня письмами оттуда.

– У неё есть повод писать такое? – Михалыч постучал лапой по угрозам.

Зубов смерил его холодным взглядом.

– Вы забываетесь.

– Кроме писем, что-то было?

– Некто, – Зубов выдержал театральную паузу, – дал объявление, что моя жена ищет легких отношений. И указал наш домашний адрес. Месяц назад за ней шёл какой-то… зверь. Вчера наш подвал пытались поджечь.

Михалыч повертел в лапах шляпу.

– Что милиция?

– Милиция не может выдать своим оклады за прошлый год, не то что…

– Думаю, мне стоит поговорить с вашей супругой.

– Все вопросы, которые вы хотите задать ей, вы можете задать мне, – твердо, уставившись Михалычу в глаза, прочеканил Зубов.

– И все же…

– Она беременна. Черт побери! Я нанимаю вас, чтобы ее больше не беспокоили, а не чтобы…

Директор шлепнул лапой о стол, и бумаги разлетелись в стороны. Воздух в кабинете угрожающе застыл.

– Ну, вы берётесь? – спросил нетерпеливо Зубов, соскребая с усов частицу сигары.

Михалыч повертел в лапах шляпу, надел на уши. Подумав о Новом годе в офисе, он пригласил две лежавшие отдельно банкноты к себе в карман. Они не возражали.

***

Подкова находилась к северу от реки. Это был изогнутый полукольцом многоквартирный дом, построенный еще Высоким народом: с горгульями, с пилонами, с потолками под три метра и гигантскими дверьми, до ручек которых приходилось тянуться на цыпочках. Смотрелась Подкова внушительно – как любой кусок камня размером с гору, – но последние лет двадцать жили здесь звери… скажем так, далеко от вершин успеха. Улица выглядела соответствующе: стены, исписанные мелом; заброшенные трамвайные пути; сгоревший склад. Немного солнца в замерзших лужах.

Вызнав у управляющего номер квартиры, медведь пошел к скрипучему лифту, такому огромному, что туда мог бы залезть жираф. Лифтер – седой осел с грустными глазами – все время курил и кашлял, едва не выхаркивая наполнитель на пол. Михалыч старался не дышать.

– Шестнадцатый! – прохрипел осел и скрючился от очередного приступа внутренней копоти. Михалыч не удержался и бросил ему:

– Курить – набивку чернить.

Лифтёр без сил махнул копытом и поехал дальше.

Газовые лампы слабо освещали ряд дверей и вздыбленный ковер, похожий на спину мамонта. За стеной помурлыкивало радио.

Михалыч прошелся туда-сюда, пока не набрел на дверь с номером «1043». Встал на цыпочки и постучал. Подождал и постучал еще раз. Послышались тихие шаги, хрюкнул замок, и осунувшаяся кошечка уставилась на Михалыча пустыми зелеными глазами.

– Чего вам?

У Михалыча сладко сжалось сердце. На минуту или две он забыл о цели визита и рассматривал хозяйку: низенькую, из черного вельвета, в голубом свитере и серых брюках. На голове у нее белело пятнышко, похожее на елочный шар, ужасно милое.

– Ку-ку? – спросила кошечка.

Мизалыч собрался с мыслями и представился.

– Медведь в квадрате? – Она фыркнула. – Смотрю, ваши родители были оригиналами. Отчество хотя бы не Медведевич?

Пару минут они играли в гляделки, наконец, кошечка неохотно отошла и взмахом лапки пригласила его внутрь.

В квартире царил полумрак – высоченный потолок терялся в темноте, шторы были задернуты, и только на столе горела лампа с зеленым абажуром. В ее свете виднелась пачка дорогой мелованной бумаги и пачка выпусков «Телеграфа».

Кошечка красиво присела на подоконник и закурила.

– Будете? – спросила она, протягивая исцарапанный портсигар.

– Мех берегу.

– Плохо получается.

Жилище выглядело не ахти. В углу корчилась от старости кровать, на журнальном столике воняла чашка с горой окурков. Повсюду валялись платья, кофточки. У окна замерли два чемодана – но не так, как обычно замирают они перед дорогой, а так, будто потерпели кораблекрушение. Где-то была открыта форточка, и выл сквозняк.

– Догадываешься, почему я здесь? – спросил Михалыч. Стула он не нашел и, сняв шляпу, присел на расползающуюся пачку бумаги.

Кошечка затянулась, качнула головой. Дым от сигареты танцевал в темном воздухе что-то восточное.

– Ты преследуешь Зубова с супругой?

– Он женился на авокадо, – хрипло сказала Софи.

– Ты что, расистка?

– Она овощ. Он – заяц. Кто у них родится? Баклажан с ушами?

– Послушай, киска…

– Софи, – сказала она и раздраженно дернула хвостом.

Михалыч хмыкнул, потом хмыкнул еще раз, не сдержавшись, и наклонился вперёд.

– Софи, ты молода. У тебя все впереди. Не трать свое время на прошлое.

– Считаете себя умудренным жизнью?

Михалыч вывернул шляпу туда-сюда.

– Скорее, потрепанным.

– С чего вы решили, что я их преследую?

– Ты знаешь, что она авокадо. Ты переживаешь не лучшие времена, судя по… – Михалыч обвел лапой комнату, а потом постучал по своему импровизированному стулу. – У тебя пачка бумаги, которая тебе явно не по карману. На такой же писали угрозы.

– Я подрабатываю в «Телеграфе». Мне этой бумагой выдают зарплату. Именно поэтому она мне и не по карману.

– Софи…

– Если у вас швы разошлись, и синтипон вылезает наружу, это не значит, что надо остальных учить жизни.

– Софи! – Михалыч повысил голос, теряя терпение. – Мне не обязательно доводить дело до конца, если ты обещаешь больше не преследовать Зубова с супругой. Мы с моей совестью, так сказать, можем прийти к соглашению и закончить расследование на этом визите. Деньги за заказ поделим. Выпьем по чашечке меда…

Кошечка в последний раз затянулась и метко кинула окурок в чашку. Рассыпался сноп искр, освещая нацарапанную прямо на столешнице заячью морду и воткнутый в нее нож.

– Идите вы, Михайлов, к черту со своей совестью.

***

Михалыч с тяжелым сердцем вышел из Подковы, сел в свой «ГАЗ» и стал ждать. Ледяные сиденья морозили спину сквозь плащ и мех, уши дрожали от холода даже под шляпой.

– Один поросёнок пошёл на войну, второй поросёнок – в церковь. Третий взял в лапы совок и метлу и что-то куда-то…

Вельветовая кошечка выскочила из дома в коричневых сапогах и залежалом пальто угольно-черного цвета. Она прищурилась на яркое солнце, нагнула голову, прячась от ветра, и решительно пошла по трамвайным путям.

– Плохой поросёнок, – устало сказал Михалыч себе под нос. – Очень плохой.

Он выждал, пока Софи дойдет до перекрёстка, завёл «ГАЗ» и, фыркая выхлопными, поехал следом. На повороте медведь огляделся: кошачья фигурка прошла к общественной остановке у «Импортпродторга», украшенного новогодним хламом по самую крышу. Теперь Софи ходила туда-сюда, нахохлившись и сунув лапки под мышки – видимо, чтобы согреться.

Михалыч притормозил на противоположной стороне улицы и полюбовался кошечкой. Минут пять спустя он поймал себя на этом и