Девчонки
Глава первая
Майским прохладным вечером Лизавета Мокрушина возвращалась со свинофермы домой. Шла не торопясь, выбирая сухие места, аккуратно обходила мутные лужи в выбоинах дороги. Возле небольшой избы с посеревшими от времени стенами замедлила шаги, бездумно заглянула в окна.
Здесь жила вдова, доярка Мария Трофимовна Потапова. Два года назад пришло в эту семью несчастье: скоропостижно умер хозяин дома, шофер колхоза Григорий Потапов. Жена осталась с двумя ребятами: одиннадцатилетней Нюрой и месячным Ваняткой.
А годом позднее схоронила мужа, измученного тяжелой и долгой болезнью, Лизавета Мокрушина. И, видно, это горе сроднило двух женщин, совершенно разных по характеру: тихую, серьезную Марию Трофимовну и недобрую, насмешливую Лизавету.
Пожалуй, на селе это был единственный дом, куда Мокрушина могла войти в любое время: Мария Трофимовна по мягкости своей находила оправдание резким поступкам Лизаветы, не судила ее так строго, как другие сельчане.
— Баба молодая, горячая, обомнется еще, — говорила она людям. — Рано овдовела, сердце-то и затвердеть могло.
— Почему же у тебя оно не затвердело? — возражали ей.
Женщина пожимала сухонькими плечами:
— У меня и возраст не тот. Чего сравнивать?
Посмотрев в окно, Лизавета увидела: Мария Трофимовна стоит возле печки с подойником в руках и что-то горячо выговаривает дочери Нюре, и вроде бы даже плачет, вытирает глаза передником. Нюра сидит на табуретке, опустив темноволосую голову, крепко зажав меж коленками ладони. Вот она подняла лицо, отвечая матери, и Лизавета отступила в сторону.
Эта женщина была еще и очень любопытной.
«Что стряслось у них?» — заинтересовалась она и решила войти в избу, разведать обо всем.
Потоптавшись с минуту возле калитки, бесшумно открыла ее, прошла по деревянному настилу и, мягко ступая резиновыми сапогами, поднялась на крыльцо.
Двери в избу были приоткрыты.
— Да разве я столько в сторожах-то заработаю? Ты хоть думай, что говоришь! — сразу услышала Лизавета голос хозяйки и притихла в сенях…
— Тебе к зиме надо новую форму справить, и валенки опять же прохудились, — продолжала Мария Трофимовна. — А коров-то мне легко ли передавать в чужие руки? — воскликнула горестно.
«Снимают ее с доярок, видать? С чего бы?..» — удивилась Мокрушина.
— Я лета не дождусь, измучилась с Ваняткой. Калистратовна до июня нянчиться с ним согласилась. А там бы ты подоспела.
— На ночь-то она его может брать. Он ведь спать будет, — возразила Нюра.
— Так ты, значит, определила меня в сторожа — и делу конец? Не бывать этому!
Подойник брякнул у самых дверей, и Лизавета, испугавшись, что ее застанут врасплох, быстро вошла в избу.
Мария Трофимовна хмурым кивком ответила на приветствие, а Нюра занялась двухгодовалым Ваняткой.
Лизавета без приглашения села у порога на табуретку, оправила юбку.
— Дай, думаю, зайду к Трофимовне. Нитки у меня тридцатый номер кончились. Последний тюрячок исшила, а сельпо закрыто уже. Коврик охота сегодня доделать.
Хозяйка молча переливала молоко из подойника в кринку, видно, только что подоила корову.
— Не знаю, есть ли у меня такие, — проговорила она. — Взгляни вон в коробочке, Нюра.
Нюра взяла с окошка маленькую шкатулку, оклеенную ромбиками из соломки, порылась в ней.
— Тут сороковой номер только.
А Лизавета соображала, о чем бы еще поговорить.
— Что-то у моей коровы один сосок загрубел, — придумала она, уверенная, что уж на это-то доярка обязательно откликнется.
Мария Трофимовна насухо вытерла подойник, поставила на шесток кверху дном.
— Не додаиваешь, значит, до конца, — сказала осуждающе. — Так и корову испортить можно.
— Как быть-то, присоветуешь? — спросила Мокрушина, обрадовавшись, что разговор наладился.
— Растирать теперь с маслом надо, массаж соску делать. Сегодня же начинай.
Наступило молчание. Все спрошено, все отвечено. Вроде и уходить надо.
А Лизавета все сидела, не зная, как подвести разговор к делу. Ничего не придумала, спросила напрямик:
— А что это ты, Трофимовна, смурная какая-то сегодня? Не приболела ли?
Нюра быстро взглянула на мать: еще не вздумала бы про все Мокрушихе рассказать. Только ее здесь и не хватало!
Исподлобья метнула сердитый взгляд на непрошеную гостью.
Ох и хитрющая эта Лизавета! Вьется вокруг людей, когда надо что-нибудь, а сама в два счета может обидеть любого. Дядя Егор-то, наверно, из-за нее захворал да и умер. А после его смерти Мокрушиха Степановну, свекровь свою, из дома родного выжила. Отправила ее к брату дяди Егора будто погостить, та уехала да и с концом! Не приняла ее больше Лизавета.
— Может, на работе что стряслось? — приставала Мокрушина, не получив ответа на первый вопрос.
Мария Трофимовна сказала сухо:
— Все у меня хорошо на работе, чего там может быть?
«Не сказывает, таится…» — досадливо нахмурилась Лизавета и поднялась. Ничего уж, видно, не добиться, уходить надо.
Не успела она подойти к порогу, как дверь широко распахнулась и в избу влетела рослая девчонка. Пробасив что-то вроде «здравствуйте», она обхватила Нюру сильными руками и закружила по комнате:
— Отпустили, отпустили, отпустили! — орала девчонка басом и все трясла и трясла Нюру за плечи.
Мокрушина, улыбаясь, посмотрела на хозяйку и снова, будто в замешательстве, опустилась на табуретку у порога: может, как раз через эту бедовую Ольгу Кубышкину и узнает она про все.
Нюра вырвалась наконец из цепких рук, проговорила строго:
— Ты чего? С ума сошла, что ли? — и снова сердитый взгляд к порогу: уселась опять, выставилась на табуретке!
— Да отпустили же меня! Чуешь? И мамка и папка! Согласились!
«Ну чего сидит?! Ведь нету же ниток тридцатого номера…»
Нюра для намека взяла с окна шкатулку, крепко захлопнула ее и поставила обратно. Но Лизавета все сидела и улыбалась.
— А тебя, Нюра? — сдерживая ликующий бас, спросила Ольга и по лицу подруги поняла, что дела обстоят плохо. Быстро повернулась к Марии Трофимовне. Та молча перетирала посуду и ставила на полку.
— Тетя Маша, — насколько могла тихо начала Ольга. — Ведь Нюру же заведующей фермой выдвинули. Теперь уж ничего не поделаешь!
И развела руками.
Мария Трофимовна молчала, и Ольга поспешно добавила, вспомнив, как это помогло ей дома:
— Нам трудодни будут начислять!
— Отстаньте вы от меня! — устало отмахнулась женщина. — Сказала, не пущу — и делу конец.
— Да ведь заведующая за все отвечать должна! — настойчиво убеждала Ольга.
Мария Трофимовна горько усмехнулась, покачала