получил травму, довольно глупо, просто из-за своего безрассудства. Его ждали бы бесконечные лекции по технике безопасности, если бы рядом был один из его бывших учителей, и множество раздражающе остроумных поддразниваний, если бы Бран узнал об этом. Разве ему не повезло, что он пропустил и лекции, и насмешки, работая в одиночку? К счастью, погода была достаточно холодной, чтобы носить одежду с длинными рукавами, так что никто из посторонних не пялился на его забинтованную руку.

Во всяком случае, он лучше справится с этим делом, тем более что оно не предвещало никаких трудностей.

Вот что сказал себе Тристан, когда со вздохом поднялся и неохотно побрел выполнять необходимые приготовления. Но чувство выполненной должным образом работы ни в малейшей степени не подняло ему настроение.

Покончив с рутиной, он более тщательно осмотрел свое временное помещение. Сайт отеля обещал историческое убранство в сочетании с современным комфортом. На Тристана исторические подробности не произвели особого впечатления, но комфортная часть нравилась ему гораздо больше. По крайней мере, в ванной не было плесени, и душ не протекал.

Все казалось безупречно чистым. Охваченный критическим настроением, Тристан провел пальцем линию вдоль позолоченной рамы большого зеркала над раковиной. Ни пылинки. Хмм.

Не найдя к чему придраться — пока — Тристан огляделся с меньшим неодобрением. Гель для душа. Шампунь. Соль для ванны. Все вокруг сильно пахло вербеной. Популярный аромат для модной парфюмерии. Тристан подумал, не связано ли это со старым суеверием, утверждающим, что вербена — растение, исполняющее желания и способствующее возбуждению похоти. Он мрачно усмехнулся про себя. Если бы только все работало так легко. Но людям нравятся иллюзии.

Из большого зеркала на него с презрением смотрело его отражение. Как всегда осуждающе. «Почему бы тебе не повеселиться? Почему бы просто не использовать то, что тебе дали?»

Тристан скорчил себе гримасу. Потом потер подбородок. Ему нужно побриться. Тонкая рыжеватая щетина делала его еще моложе, чем он был на самом деле, моложе и печальнее, поэтичнее, и ему это не нравилось. Когда он попытался отрастить бороду, Бран безжалостно насмехался над ним, говоря, что он похож на задумчивого юного святого. И да, было некоторое сходство с изображениями печальных мучеников с добрыми улыбками, которые Бран разыскал, чтобы показать ему. Копна взъерошенных кудрявых волос Тристана была цвета гречишного меда, как говорила его бабушка, а борода чуть светлее, что делало его лицо бледнее, а тонкие угловатые черты более выраженными, как будто он постился и размышлял над священными текстами много ночей подряд. Совсем не так он проводил ночи с Браном, совсем не так.…

Вспоминать об этом было все равно что бередить старую, плохо зажившую рану.

Кстати о ранах… Тристан осторожно снял свитер, бросил его на вешалку для полотенец и задрал подол белой футболки. Три царапины на его ребрах превратились в едва заметные розовые линии. Разнообразные синяки выглядели намного отвратительнее, но болели не так уж сильно, если он не слишком вертелся. Борозда, вспаханная поперек его предплечья, была худшей, но не слишком серьезной и почти зажила. Он не был избитым и полумертвым. И шрамы не уродуют его тело. В общем, все обернулось не так ужасно, как могло бы. Он победил. Он выполнил свою работу и остался жив. Откуда это ноющее чувство несчастья? Может быть, он просто устал. Тяжелый рюкзак и целый день блужданий по городу…

Или, может быть, именно мысль о Бране внезапно превратила хладнокровного эксперта в плаксивого юнца, погрязшего в бесконечной печали.

Он на мгновение закрыл глаза, предаваясь головокружительной фантазии. Знающие руки мягко скользили по его напряженным плечам. Знакомый низкий смешок. «Ах ты, дурачок. Всегда спешишь навстречу опасности. Всегда так стремишься стать победителем. Первый среди лучших…» Пьянящий запах папоротника или, может быть, каких-то трав, свежих и сушеных. … Бран любил играть с зельями…

Нет, это просто вербена.

Глаза Тристана распахнулись, и он уставился в зеркало, ужаснувшись внезапному приступу тоски. В последнее время у него было так много впечатлений каждый день, как приятных, так и неприятных, что он думал, что старые уже забыты. Но, возможно, некоторые вещи его тело помнило лучше, чем разум. Они были вырезаны слишком глубоко, как старые татуировки, выцветшие, но никуда не девшиеся.

Проклятье.

Ему следовало бы выслушать нелепого старика в поезде до Германштадта, который предостерегал его от поступления в Шоломанс.

****

…а может, он просто казался старым. Тристану тогда все, кому было за сорок, казались старыми. Волосы мужчины были щедро посыпаны серебром, у него были грустные темные глаза, и в его дыхании чувствовался слабый запах алкоголя.

«Иди домой, дитя, пока не поздно, — сказал он. — Выходи на ближайшей остановке и садись на обратный поезд. Это самый мудрый совет, который я могу тебе дать.»

Тристан ощетинился на слово дитя, но не дал ему грубого отпора, подумав, что это, возможно, испытание. Он попытался заговорить с этим человеком, потому что узнал эмблему на его рукаве — солнце с пятью треугольными лучами, образованными крошечными звездочками, и драконьим глазом в центре. Это определенно был соломонар¹ , маг из знаменитого Шоломанса. Тристан спросил, что бы он посоветовал тому, кто хочет учиться там. Ответ был неожиданным.

Зачем сдаваться, даже не попытавшись подать заявку на стипендию? Может быть, он подозревал, что Тристана все равно отвергнут, и хотел пощадить его достоинство? Или он хотел проверить решимость Тристана?

Это было разочарованием, что маги, казалось, не могли читать мысли. Иначе было бы очевидно, что Тристану не к чему возвращаться. Он мог только идти вперед.

Его подвыпивший спутник, казалось, не заметил ни раздражения Тристана, ни его замешательства.

— Как, по-твоему, работает магия? — Он улыбнулся ласково, снисходительно, как будто разговаривал с наивным, глупым мальчишкой. Возможно, именно так и выглядел Тристан. — Я знаю, что это так же трудно сказать, как трудно объяснить, почему самолеты летают. Для невежественного ума это тоже чудо. Но это не так. Некоторые люди способны накапливать свою энергию для исполнения