творится в мире?
Кузьмич навострил уши, а Малаша продолжала:
– Особенно меня волнует, кто получил золотые медали по фигурному катанию на чемпионате мира.
Козёл оживился, приподнялся сначала на две, а потом на все четыре ноги.
– Без духовной пищи не прожить, – произнёс он значительно и, важно прихрамывая, пошагал к открытому окну смотреть телевизор. – Сейчас, Малаша, я расскажу тебе обо всех новостях спорта.
Только она одна казалась ему сейчас умной и доброй.
А Малаша, конечно, просто пожалела Кузьмича: очень трудно быть одиноким среди бывших друзей.
– Без него нам было бы скучно, – коровьи глаза весело глядели вслед прихрамывающему козлу.
– Это уж точно, – подтвердил пёс.
Но вернулся Кузьма Кузьмич очень быстро – и совсем не с новостями спорта. Его глаза сверкали.
– За мной! – скомандовал он. – К нам странные гости приближаются.
Приезд гостей взволновал всех синеочинцев. И люди, и прочие обитатели деревни: рогатые и безрогие, хвостатые и бесхвостые, усатые и безусые – провожали пристальным взглядом чинно шествующую по главной улице великолепную пару в сопровождении экстравагантной коровы. Даже бесхвостая, безрогая, но бородатая коза Лизета, которую, кажется, трудно было чем-либо удивить, – и та, поджав рот, долго и подозрительно смотрела на незнакомцев (к слову сказать, рога она потеряла при невыясненных обстоятельствах, а хвост – в беспощадной битве со свирепым хряком Хрюней). И уж, конечно, собачка Мухина тоже не осталась равнодушной к этому событию. Ещё бы! Высокий элегантный джентльмен возглавлял шествие. За ним тянулся изысканный шлейф дорогого мужского одеколона. Из-за этого не то чтобы сильного, но незнакомого запаха ни один овод и ни один комар не рискнули приблизиться к приезжим. Джентльмен шёл под руку со стройной молодой леди. Но самая интересная личность шествовала сзади них. Это была корова в полупрозрачной белоснежной попоне, в летней кружевной шляпе, из которой торчали крашенные разноцветным перламутром рога. Её ухоженные, искусно разрисованные копытца, словно четыре диковинные туфельки, мелькали на тропинке среди зелёной травы. На ногах позванивали браслеты, в ушах – золотые серьги, на благородной шее сверкало колье. Конечно, это были Эрнест Эльбрусович, мисс Энн и корова Матильда. Приезжие прошествовали в знакомый нам двор и остановились перед изумлённой Анютой Ивановной. Старушка поставила ладошку козырьком над глазами, запрокинула голову и посмотрела ввысь – на Эрнеста Эльбрусовича. Он произнёс: – Позвольте представиться: Эрнест Эльбрусович. Бабушка Анюта вытерла руку фартучком и протянула её для рукопожатия. Гость отступил на шаг, склонился к низенькой старушке и поцеловал её маленькую толстенькую ручку. Бабушка очень смутилась. Тогда Эрнест Эльбрусович сказал: – Позвольте представить вам мою невесту мисс Энн Смит. Бабушка опять запрокинула голову и взглянула на мисс, похожую на высокое тоненькое деревце. Потом перевела взгляд на Эрнеста Эльбрусовича и укоризненно покачала головой. Она хотела сказать: "Почему вы не кормите свою невесту?" Но из деликатности не произнесла этого, а пригласила гостей к столу, стоящему во дворе под огромной ветвистой черёмухой. Поставила перед ними миски, наполнила их доверху борщом и приветливо улыбнулась: – Кушайте на доброе здоровье! Потом и побеседуем. "Они пьют кофе целыми вёдрами, – подумала мисс Энн (сон с явью всё-таки перепутались у неё в голове), – на ужин съедают по два литра борща. Как же мне приспособиться к их привычкам?" Но тут она попробовала бабушки Анютиного борща… Да, такой борщ не может сварить ни один повар даже в самом лучшем ресторане мира! Такой борщ может получиться, если он часок-другой потомится в русской печи. Попробовала мисс Энн борща и не заметила, как весь и съела. "Кажется, я слишком быстро перенимаю их привычки", – с удивлением уставилась она в пустую миску.
Где же в это время находились все друзья? Куда привёл их разволновавшийся Кузьма Кузьмич? Если бы Эрнест Эльбрусович или мисс Энн обратили внимание на забор, рядом с которым стоял столик, они бы диву дались: забор выглядел живым, потому что смотрел на людей, сидящих за столом, восемью парами восхищённых любопытных глаз. Из его щелей торчали детские пальчики, копытца, пушистые лапы, берёзовые веточки, а в круглую дырочку даже высовывался свинячий пятачок. Бабушка время от времени незаметно грозила пальцем – забор на миг пустел, но потом вновь всё появлялось на прежних местах.
После такого приятного ужина Эрнест Эльбрусович довольно быстро договорился с бабушкой о том, чтобы Матильда погостила у них в Синеочье до первых холодов. Только Анюта Ивановна сразу предупредила, что маникюры-педикюры коровам делать ей некогда, да и шляпы тоже она стирать не будет. Так что пусть Матильда по-простому, по-деревенски живёт. На том и порешили. Матильда поселилась в хлеву с Малашей. Здесь было очень чисто, пахло свежим сеном, за одной стеной стрекотали кузнечики и хрюкала Евдокея, за другой – вздыхал Кузьмич. А издали доносились лягушечьи песни. Матильда поняла, что это и есть счастье, и стала мечтать, как она уговорит Эрнеста Эльбрусовича оставить её в этом раю навсегда. Она подружилась с Кузьмой Кузьмичом. Уставшая от одиночества в городской квартире, Матильда была рада разговорчивому соседу. А он нашёл в ней благодарную слушательницу. Кузьмич гордился этой дружбой и, совершая обход деревенских дворов, свысока посматривал, как чавкают, фыркают, лакают их обитатели, грустно качал головой и с чувством произносил: – А Матильда пьёт по утрам кофе… Хотя горожанка и утром, и вечером пила то же самое пойло, что и Малаша. Она твёрдо решила: даже если Эрнест Эльбрусович заберёт её на зиму в город, пусть готовит ей такое же аппетитное и полезное пойло и сам с мисс Энн пусть пьёт его – вкуснее напитка не бывает.
Опять установился во дворе лад да покой. По вечерам животные собирались на посиделки – а днём каждый своими делами занимался. Лето стояло жаркое, и казалось, что оно никогда не кончится. Первым ночную прохладу учуял Архипыч: заныли его старые косточки. Он высунулся из конуры, втянул носом воздух. "Осень не за горами, – подумал пёс, – надо утепляться". На другой день Шуршеня, пролетая над околицей, присматривался, как лес готовится к зиме. И вдруг увидел первый пожелтевший кленовый листочек. Кто-нибудь другой, может быть, и погрустнел бы, но Шуршеня так обрадовался! Спустился к деревцу, понюхал листочек и потрогал его своими прутиками, будто желая
Приезд гостей взволновал всех синеочинцев. И люди, и прочие обитатели деревни: рогатые и безрогие, хвостатые и бесхвостые, усатые и безусые – провожали пристальным взглядом чинно шествующую по главной улице великолепную пару в сопровождении экстравагантной коровы. Даже бесхвостая, безрогая, но бородатая коза Лизета, которую, кажется, трудно было чем-либо удивить, – и та, поджав рот, долго и подозрительно смотрела на незнакомцев (к слову сказать, рога она потеряла при невыясненных обстоятельствах, а хвост – в беспощадной битве со свирепым хряком Хрюней). И уж, конечно, собачка Мухина тоже не осталась равнодушной к этому событию. Ещё бы! Высокий элегантный джентльмен возглавлял шествие. За ним тянулся изысканный шлейф дорогого мужского одеколона. Из-за этого не то чтобы сильного, но незнакомого запаха ни один овод и ни один комар не рискнули приблизиться к приезжим. Джентльмен шёл под руку со стройной молодой леди. Но самая интересная личность шествовала сзади них. Это была корова в полупрозрачной белоснежной попоне, в летней кружевной шляпе, из которой торчали крашенные разноцветным перламутром рога. Её ухоженные, искусно разрисованные копытца, словно четыре диковинные туфельки, мелькали на тропинке среди зелёной травы. На ногах позванивали браслеты, в ушах – золотые серьги, на благородной шее сверкало колье. Конечно, это были Эрнест Эльбрусович, мисс Энн и корова Матильда. Приезжие прошествовали в знакомый нам двор и остановились перед изумлённой Анютой Ивановной. Старушка поставила ладошку козырьком над глазами, запрокинула голову и посмотрела ввысь – на Эрнеста Эльбрусовича. Он произнёс: – Позвольте представиться: Эрнест Эльбрусович. Бабушка Анюта вытерла руку фартучком и протянула её для рукопожатия. Гость отступил на шаг, склонился к низенькой старушке и поцеловал её маленькую толстенькую ручку. Бабушка очень смутилась. Тогда Эрнест Эльбрусович сказал: – Позвольте представить вам мою невесту мисс Энн Смит. Бабушка опять запрокинула голову и взглянула на мисс, похожую на высокое тоненькое деревце. Потом перевела взгляд на Эрнеста Эльбрусовича и укоризненно покачала головой. Она хотела сказать: "Почему вы не кормите свою невесту?" Но из деликатности не произнесла этого, а пригласила гостей к столу, стоящему во дворе под огромной ветвистой черёмухой. Поставила перед ними миски, наполнила их доверху борщом и приветливо улыбнулась: – Кушайте на доброе здоровье! Потом и побеседуем. "Они пьют кофе целыми вёдрами, – подумала мисс Энн (сон с явью всё-таки перепутались у неё в голове), – на ужин съедают по два литра борща. Как же мне приспособиться к их привычкам?" Но тут она попробовала бабушки Анютиного борща… Да, такой борщ не может сварить ни один повар даже в самом лучшем ресторане мира! Такой борщ может получиться, если он часок-другой потомится в русской печи. Попробовала мисс Энн борща и не заметила, как весь и съела. "Кажется, я слишком быстро перенимаю их привычки", – с удивлением уставилась она в пустую миску.
Где же в это время находились все друзья? Куда привёл их разволновавшийся Кузьма Кузьмич? Если бы Эрнест Эльбрусович или мисс Энн обратили внимание на забор, рядом с которым стоял столик, они бы диву дались: забор выглядел живым, потому что смотрел на людей, сидящих за столом, восемью парами восхищённых любопытных глаз. Из его щелей торчали детские пальчики, копытца, пушистые лапы, берёзовые веточки, а в круглую дырочку даже высовывался свинячий пятачок. Бабушка время от времени незаметно грозила пальцем – забор на миг пустел, но потом вновь всё появлялось на прежних местах.
После такого приятного ужина Эрнест Эльбрусович довольно быстро договорился с бабушкой о том, чтобы Матильда погостила у них в Синеочье до первых холодов. Только Анюта Ивановна сразу предупредила, что маникюры-педикюры коровам делать ей некогда, да и шляпы тоже она стирать не будет. Так что пусть Матильда по-простому, по-деревенски живёт. На том и порешили. Матильда поселилась в хлеву с Малашей. Здесь было очень чисто, пахло свежим сеном, за одной стеной стрекотали кузнечики и хрюкала Евдокея, за другой – вздыхал Кузьмич. А издали доносились лягушечьи песни. Матильда поняла, что это и есть счастье, и стала мечтать, как она уговорит Эрнеста Эльбрусовича оставить её в этом раю навсегда. Она подружилась с Кузьмой Кузьмичом. Уставшая от одиночества в городской квартире, Матильда была рада разговорчивому соседу. А он нашёл в ней благодарную слушательницу. Кузьмич гордился этой дружбой и, совершая обход деревенских дворов, свысока посматривал, как чавкают, фыркают, лакают их обитатели, грустно качал головой и с чувством произносил: – А Матильда пьёт по утрам кофе… Хотя горожанка и утром, и вечером пила то же самое пойло, что и Малаша. Она твёрдо решила: даже если Эрнест Эльбрусович заберёт её на зиму в город, пусть готовит ей такое же аппетитное и полезное пойло и сам с мисс Энн пусть пьёт его – вкуснее напитка не бывает.
ПЕРВЫЙ ЖЁЛТЫЙ ЛИСТОК
Опять установился во дворе лад да покой. По вечерам животные собирались на посиделки – а днём каждый своими делами занимался. Лето стояло жаркое, и казалось, что оно никогда не кончится. Первым ночную прохладу учуял Архипыч: заныли его старые косточки. Он высунулся из конуры, втянул носом воздух. "Осень не за горами, – подумал пёс, – надо утепляться". На другой день Шуршеня, пролетая над околицей, присматривался, как лес готовится к зиме. И вдруг увидел первый пожелтевший кленовый листочек. Кто-нибудь другой, может быть, и погрустнел бы, но Шуршеня так обрадовался! Спустился к деревцу, понюхал листочек и потрогал его своими прутиками, будто желая