[Страница 3] Избранные переводы из французских поэтов (Жоашен дю Белле) - Litvek

расцвет,

* * *

Да, да, мой друг Винэ, немилостивы Оры:

Я стал ничтожеством, растратил столько сил.

А цели не достиг и жизни не вкусил,

И молодость ушла, и уж не сдвинуть горы.

Нужда и хворь, надежд несбывшихся укоры, —

Всю ночь терзаешься, а после день не мил,

И так тоска гнетет, так этот Рим постыл!

Уж лучше бы стоять, как истукан Марфоры,

Не чувствовать обид, не знать, окаменев,

Что значит высокопоставленного гнев, —

Как было бы тогда мое перо свободно!

Да, да, Винэ, лишь те по праву короли,

Кому ни сам король, ни все цари земли

Не запретят писать о чем и как угодно.

* * *

Как будущий моряк внимает на борту

Рассказам моряка, с которым все бывало,

Который испытал и штиль и злобу шквала,

И, сытый горечью, спасался на плоту,

Внимай и ты, Ронсар, хотя твой ум я чту,

Хоть старшего учить, я знаю, не пристало,

Но я ведь по морям постранствовал немало

И лишь с недавних пор мой челн уже в порту.

А в море гибельном, что называют Римом,

И рифам счета нет, и мелям еле зримым,

И путеводную тебе не бросят нить.

Ты, слушая сирен, утратишь ум и силы,

Харибды избежишь, но не уйдешь от Сциллы,

Коль не научишься при всяком ветре плыть.

* * *

Когда, родной язык сменив на чужестранный,

В стихах заговорил я по-латыни вдруг,

Причина, мой Ронсар, не в том, что Рим вокруг,

Не в шуме древних струй, бегущих с гор Тосканы,

Но в том, что здесь я раб немой и безымянный,

Томлюсь, как Прометен, — пойми, три года мук!

Что без надежд живу, и верь, мой добрый друг,

Виной жестокий рок, увы, не взор желанный.

Но если от тоски в какой-то тяжкий миг

Овидий перешел на варварский язык,

Чтоб быть услышанным — так пусть простит мне муза

Мое предательство, — ведь у латинских рек,

Хотя б велик ты был, как Римлянин иль Грек

Никто, Ронсар, никто не слушает француза.

* * *

Когда б я ни пришел, ты, Пьер, твердишь одно:

Что, видно, я влюблен, что сохну от ученья,

Что книги да любовь — нет худшего мученья:

От них круги в глазах и в голове темно.

Но верь, не в книгах суть, и уж совсем смешно,

Что ты любовные припутал огорченья, —

От службы вся беда, от ней все злоключенья,

Мне над конторкою зачахнуть суждено.

С тобой люблю я, Пьер, беседовать, но если

Ты хочешь, чтобы я не ерзал, сидя в кресле,

Не раздражай меня невежеством своим!

Побрей меня, дружок, завей, а ради скуки

Ты б лучше сплетничал, не трогая науки,

Про папу и про все, о чем толкует Рим.

* * *

Ронсар, я видел Рим — античные громады,

Театра мощный круг, открытый всем ветрам,

Руины там, где был чертог, иль цирк, иль храм,

И древних форумов стояли колоннады,

Дворцы в развалинах, где обитают гады,

Щетинится бурьян и древний тлеет хлам,

И те, что высятся наперекор векам,

Сметающим с земли и племена и грады.

Ну, словом, я видал все то, чем славен Рим,

Чем он и стар и нов, велик, неповторим,

Но я в Италии не видел Маргариты,

Той, кто пленительна и так одарена,

Что совершенствами превысила она

Все, чем столетия и страны знамениты.

* * *

Пока мы тратим жизнь и длится лживый сон,

Которым на крючок надежда нас поймала,

Пока при дяде я, Панжас — у кардинала,

Маньи — там, где велит всесильный Авансон, —

Ты служишь королям, ты счастьем вознесен,

И славу Генриха умножил ты немало

Той славою, Ронсар, что гений твой венчала

За то, что Францию в веках прославил он.

Ты счастлив, друг! А мы среди чужой природы,

На чуждом берегу бесплодно тратим годы,

Вверяя лишь стихам все, что терзает нас.

Так на чужом пруду, пугая всю округу,

Прижавшись крыльями в отчаянье друг к другу”

Три лебедя кричат, что бьет их смертный час.

* * *

Морель, ты слушаешь? Прошу тебя, ответь!

Как быть? Остаться здесь, под гнетом постоянным,

Или во Францию, к родным лесам, к полянам

Бежать немедленно, чуть солнце станет греть?

Остаться — значит жизнь растрачивать и впредь,

Опять за свой же труд себе платить обманом,

Опять расчетом жить, неверным и туманным,

А мы ведь, строя жизнь, должны вперед смотреть.

Так что ж, иль продолжать надеяться на что-то?

Или три года прочь? Три года снять со счета?

Я остаюсь, Морель! Нет, еду! Да иль нет?

Как ехать и притом не ехать ухитриться?

Я годна за уши держу, как говорится,

Ну дай же мне, Морель, какой-нибудь совет!

* * *

Тебе хвалы (Ронсар) слагал я без числа

И сам прославлен был в твоем хвалебном списке.

Без просьб — лишь потому, что мы сердцами близки,

У нас рождается взаимная хвала.

Но зложелатели следят из-за угла,

Завистники на нас шипят, как василиски:

Смотри-ка, Дю Белле с Ронсаром в переписке,

Боками чешутся, как будто два осла.

Но наши похвалы вредить не могут людям,

А где закон (Ронсар), что мы в ответе будем,

Коль хвалишь ты меня, а я тебя хвалю?

Как золотом (Ронсар), торгуют похвалами,

Но, право, похвалы сравню я с векселями,

Которых стоимость равняется нулю.

* * *

Тебе совет, мой друг: послушай старика,

Хоть сам не промах ты и глупость судишь строго,

Как сделать, чтоб стихи — пусть ода, пусть эклоги

Не прогневили тех, чья должность высока.

Попридержи язык, умерь его слегка,

Когда заводишь речь про короля иль бога:

У бога, знаешь сам, усердных стражей много,

А что до королей, у них длинна рука.

Не задевай того, кто хвастает отвагой, —

Его кольнешь пером, а он проколет шпагой.

Захочешь спорить с ним — прикрой ладонью рот.

Кто сам блеснуть бы рад словцом твоим в салонах

Услышав брань глупцов, тобою оскорбленных,

И глазом не моргнув, тебя же осмеет.

* * *

Блажен, кто устоял и низкой лжи в угоду

Высокой истине не шел наперекор,

Не принуждал перо кропать постыдный вздор,

Прислуживаясь к тем, кто делает погоду.

А я таю свой гнев, насилую природу,

Чтоб нестерпимых уз не отягчить позор,

Не смею