расширения ее голубых глаз. Повезло девчонке, она отделалась лишь двухнедельным молчанием, когда тоже проиграла.

— Уж лучше бы я разыгрывала из себя немую, нежели неформалку, — фыркнула.

— Зато представь, как это будет весело, — Женя улыбнулась.

— Меня угробят еще раньше, чем я дойду до дома, — заключила мрачно. — Женя, ты хоть представляешь, как большинство людей относятся к таким субкультурам?

— Но пасаран, прорвемся! — мне кажется, что Женька точно уверена, что поддержала меня этой фразой. Но, увы, лучше мне от этого не стало. И на все мои мольбы, требования, аргументы и предположения на тему «а что, если…» она упорно отвергала. Ну и хрен с ней. Жалко было одно.

Подняв руку, в привычном жесте провела по волосам. Таким чужим. Я очень любила свой цвет волос. Светло каштановый, на солнце он приобретал рыжий оттенок, благодаря которому папа любил называть меня «Рыжёнок». За что еще любила свои гены, так это за то, что они не наградили меня всеминенавистными веснушками, которые всегда прилагались в комплекте с рыжим цветом волос. Вот, допустим, папа мой, Сергей, хоть и был блондином с тем же рыжеватым оттенком, но веснушки у него имелись. Забавные, кстати. Они пришли к нему еще от его матери. Та была сущая рыжая бестия, судя по редким цветным фотографиям, что хранились в фотоальбоме.

Оторвавшись от размышлений, краем уха уловила тихий мелодичный звук, который становился все громче. Затем тихий стон. И только зеркало видело мою горестную гримасу, появившуюся после того, как я осознала, что это была за музыка.

Играл будильник. А это означало, что пора вставать. Ну, вот и все. С сегодняшнего дня начался мой персональный Ад.

Глава вторая

— Ну, а после того, как первые курсы уже все… Ох, Боже мой! — оторопело воскликнула женщина, прервав свой монолог.

Поморщилась. Да, примерно так я представляла свой первый день учебы. Сразу вспомнился концерт в пятом классе, когда я, выйдя на сцену, напрочь забыла все слова сценария из детской сказки. Все дети и их родители смотрели на меня в упор, ожидая хоть что-то, в то время как я тупо хлопала глазенками. Вот, что значит ситуация «ни бэ, ни мэ». Внезапно захотелось очутиться в детстве, так как нынешняя ситуация меня напрягала еще больше, нежели тогда, когда я была школьницей. Вместо непонятливых взглядов детишек на меня обалдело уставилась группа, человек в двадцать. Ах, и да, вместе с ними еще взрослая тетенька. Марья Ивановна, что ли. Мысленно усмехнулась. Прямо как в старых анекдотах.

— Ты… — решила она начать свою речь. И с успехом закончила. Она напоминала выловленную рыбу, открывающую и закрывающую рот. И глаза такие же. Вытаращенные. Очевидно, произведенное мною впечатление, напрочь отшибло весь речевой состав преподавателя.

— Климова, — подсказала ей.

— А…

— Новенькая, — с натугой произнесла я. Решив отбросить все формальности, сразу же прошагала к одиноко стоящей парте.

— Новенькая? — наконец-то опомнилась женщина, нахмурившись. — Но, я думала, что у нас новенький. — У нее получился слегка обвиняющий тон.

— Индюк тоже думал, — буркнула я, садясь на место.

— Вот, — не услышав мои слова, преподавательница, порывшись в журнале, достала оттуда так долгоискаемый ею листок. — Климов Михаил!

Скрипнула зубами. Нонсенс. И так всегда.

— Михайлина.

— Что? — не расслышав, переспросила она.

— Михайлина. Меня зовут Климова Михайлина.

Не обращая внимания на дальнейшие бормотания Марьи Ивановны, я, натянув один наушник на ухо, облокотилась на свою сумку, слегка прикрыв глаза.

Если честно, я была и остаюсь по жизни невезучим человеком. А все мои везения, пожалуй, начались с самого ответственного момента — нареканием меня идиотским, и просто прелестным, по мнению папочки, именем — Михайлина. Он с детства вырос на стереотипе «не будь как все» и, смирившись со своим обычным всемирнопреминяемым именем «Сережа», он решил отыграться на мне. Над ним и друзья подшучивали, мол, назвал сына Мишой, да не сын оказалось, а я. Девочка. И с тех пор живу на свете белом, вот уже годков как двадцать, и терплю вечные усмешки в свой адрес. Зато папа доволен.

Вот и сейчас, словно в отместку моим мыслям, я услышала ехидный смешок.

— А может это трансвестит который не успел поменять документы?

Один смешок превратился в несколько и по группе пошел тихий гул. Выражение моего лица сохраняло безразличие. Знаем. Таких шуток я уже наслушалась за свою жизнь N-ное количество раз. Складывалось ощущение, что взял один человек, написал шутку и размножил для всего стада.

Слегка сжала пальцы на ногах. Черт. И где же Женька умудрилась достать эти проклятые ботинки. Мало того, что тяжелые, так и еще на один размер больше, хотя мне казалось, что на все десять. Гребанные лыжи, весившие тонну, вдобавок еще каждый мой шаг озвучивался глухим замогильным стуком.

Моя подруга всегда добивалась того, чего хотела. Любым способом. Эта черта похвальна и достойна восхищения, но, увы, отнюдь, его я не испытывала на данный момент, так как стала жертвой ее «гения». Хотя, чему удивляться? Мы часто подталкивали друг друга на разного рода действия, стараясь таким образом развлечь свою короткую подростковую жизнь и насытить ее всеми красками подобной развлекухи. И ведь никто не мог поверить, что наша школьная вражда, начавшаяся царапинами, синяками, и вырванными клочками волос, закончиться крепкой что ни на есть женской дружбой. «Атомная смесь» — как, вздыхая, назвали нас учителя. А вскоре, наш атомный состав разбавился новой персоной — Василисой. Она явно отличалась от нас двоих. Если мы с Женькой выделяли кучу энергии, то Вася же наоборот — пыталась сдерживать ее, дабы она не проявилась в разрушающих последствиях. Свела же нас судьба, наделив общей чертой, маленькой, но характерной, за что нас назвали бандой. Женя, Вася и я — Миша. Все мы были жертвы наших родителей, а точнее — их фантазий.

Остаток пары прошли на удивление тихо. Больше шуток я не слышала, но это не значило, что взгляды в мою сторону прекратились. Нет. Даже наш пожилой куратор Марья Ивановна частенько косилась на меня, но заговорить со мной не пыталась. Вот и славненько. Чувствую, на следующих занятиях этот кабинет будет полностью обвешан крестами и иконами.

— Ты пожалеешь об этом, — с громким звуком опустила свою сумку на стол. Оторвавшись от своей тарелки, Евгения с интересом посмотрела на меня. Я сказала это с улыбкой и многообещающе.

— Отнюдь, — ухмыляясь парировала.

— Эти дегенераты называют меня «готическая чмошница», — возмутилась, усаживаясь на стул рядом с ней