Ирина Щербакова Хозяин Марасы

Среда. Странный день

Есть души, где скрыты увядшие зори,

и синие звёзды, и времени листья;

есть души, где прячутся древние тени,

гул прошлых страданий и сновидений.

Есть души другие: в них призраки страсти

живут. И червивы плоды. И в ненастье

там слышится эхо сожжённого крика,

который пролился, как тёмные струи,

не помня о стонах и поцелуях. ¹

Раскинувшись на палубе морской звездой, лениво пережёвывая кусочек апельсина, Феличе смотрела на небо. Сквозь паруса и облака, сквозь тень от ресниц, она неотрывно следила за неторопливым шествием перистого белого войска по ярко-голубому полю. Если бы она поднялась, подошла к борту и посмотрела вниз, то увидела бы ту же самую картину. Лазурь и невесомая белая пена. Небо и море сливались, перетекали друг в друга, и маленький иол² – молочно-белый, с двумя синими полосками на борту – казался их частью, ставшей чуть более материальной и плотной. Единственным чужеродным элементом была сама Феличе – посреди этого царства двух цветов смуглая оливковая кожа и чёрные волосы делали её похожей на чернильную кляксу. Только глаза, бирюзово-лазурные, с тонким чёрным ободком по краю радужной оболочки, соответствовали и времени, и месту. Но не ей самой. Размышления об этом природном каламбуре занимали её уже несколько часов – всё то время, которое она провела, валяясь на палубе и лениво поедая апельсины. Иногда она протягивала руку к корзине, брала оттуда круглый плод и, отрезав от него кусок, измазавшись в едком соке, неспешно и без видимого удовольствия жевала его.

На палубу плеснула вода, обдав Феличе брызгами. Она неспешно села, повернулась в сторону источника брызг и улыбнулась – так же лениво, лишь уголками тёмного рта. В светлые бортовые доски вцепилась крепкая мужская ладонь, чуть напряглась, и в следующий миг на палубу с шумом и лязгом опустился мокрый тюк. Подтянувшись, над бортом показался мужчина – крепкий, с налитыми мускулами и золотистой южной кожей. Зелёно-голубые, с рыжеватой искрой глаза смотрели весело и задорно.

Не заскучала?

Нет, – негромко, с той же ленцой, что таилась во всех её движениях, ответила Феличе. Подобрав под себя босые ноги, она с умеренным любопытством следила за тем, как мужчина, запрыгнув на палубу, воюет с мокрым узлом.

Чем занималась?

Думала, – Феличе потянулась, выгибаясь так, что бежевая рубашка с оборками вместо рукавов едва не затрещала на пышной груди. Мужчина покачал головой.

Я оставил тебе книгу. Ты читала?

Нет. Мне было лень.

Надо, Феличе! Надо, – он повернулся к ней и сердито нахмурил брови. Его лицо тут же стало угрюмым, полным какой-то древней суровости. Словно резной языческий лик, или старая фреска с портретом великого завоевателя, ожила, обретя и плоть, и силу. – Так что сейчас бери книгу и читай вслух.

Не интересно, – она поджала тёмные полные губы. – Мне интересно, что у тебя в узле, а…

Фели! – мужчина резко встал, подошёл к ней и рывком заставил подняться. Крепкие пальцы мёртвой хваткой сжимали округлое плечо. Едва ли не силком он усадил её на канатную бухту под бизань-мачтой, вернулся к корзине с апельсинами, вынул из-под неё толстую книгу в старом тканном переплёте с потёртыми уголками, и заставил Феличе её взять.

Бо!

Читай, Фели. Не расстраивай меня, – сцепив зубы, он сердито посмотрел на неё.

Ладно… – проиграв игру в «гляделки», она недовольно повела плечами, закинула левую ногу на правую, так что маленькие шортики стали совсем не видны, и, раскрыв на заложенном месте, медленно начала читать.

Если Дона струи Лика, пила бы ты став женой дикаря, всё же простёртого на ветру пред твоей дверью жестокою ты меня пожалела бы… Слышишь как в темноте…

Стой! Читай ещё раз, – глубокий, чуть надтреснутый голос обрёл отзвуки гулкого металла. – Это что за мычание? Где ударение, где паузы? Где хоть какое-то выражение?! Если тебе сложно – прочитай молча, про себя, а затем уже… Фели! – от его рыка женщина перестала отстранённо зевать и насупилась.

Надоело, – она закрыла книгу и с алчным любопытством посмотрела на мокрый тюк. – Ну, что там, Бо?

Кое-что, что ты не увидишь, пока не прочитаешь оду. Если ты не будешь тренировать свой разум, если не будешь думать, то станешь такой же, как вчерашний патрульный, не умеющий связать двух слов.

Он принял меня за мигрантку, – забыв и о скуке, и о предмете любопытства, она засмеялась, прикрыв лицо книгой и радостно стуча голыми пятками по палубе. – Смешной. Тупой мулаткой назвал!

Потому что ты смотрела на него взглядом тупой мулатки, без капли интеллекта на дне своих прекрасных глаз. Так что читай и не позорь светлую память о потраченных на твоё обучение годах!

Это был подлый удар, – сразу прекратив весёлость, нахмурилась Феличе. Она с обидой посмотрела на мужчину, нервно сжимая старую обложку с вытертыми золотистыми буквами. Тот устало вздохнул и наконец справился с мокрым узлом.

Знаю, – он тряхнул головой, отбрасывая лезущие в глаза волосы, быстро высохшие на солнце и приобретшие золотисто-каштановый цвет. – Но иначе с тобой никак, дорогая. Ты уходишь в себя и теряешься, плаваешь в своих мечтах, и утрачиваешь умение говорить и думать. Так что если не хочешь, чтобы это плавание стало последним, во время которого ты, несомненно, сможешь оставаться одна и без надзора, то читай, и с выражением.

Ладно, – Феличе скривилась. – Квинт Гораций Флакк. Ода. Если Дона струи, Лика, пила бы ты, став женой дикаря, всё же, простёртого на ветру пред твоей дверью жестокою, ты меня пожалела бы!

Хорошо, – Бо одобрительно кивнул и вытащил из кучи тёмного, мокрого хлама овальный диск на чуть искривлённой ручке. Солнечные лучи, падая на извлечённый предмет, терялись, словно поглощённые его зеленовато-чёрной поверхностью. – Зеркало, Фели. И оно будет твоим, если ты хорошо прочитаешь и эту оду, и следующую.

А может… что-нибудь попроще? – жалобно спросила она, с тоской глядя на толстую книгу.

Это и есть «попроще». Потому что потом ты начнёшь учить их наизусть, – хищно усмехнулся Бо и прищурился, став похожим на охотящегося ястреба. От этого нехорошего прищура под левым глазом проявился короткий, но весьма неприятный на вид шрам. Полюбовавшись на недовольное лицо женщины, он решил сменить гнев на милость и вслед за зеркалом вынул что-то угловатое, длинное, покрытое обрывками водорослей. – Это ожерелье, Фели. Ты всё ещё хочешь медлить?

Слышишь, как в темноте двери гремят твои… – полным вдохновения и выражения голосом, тут же продолжила читать Феличе. Бо расстроенно покачал головой – шли годы, а единственной приманкой для неё оставались украшения и тряпки. Ну, и ещё