могла выговаривать. Я стою по среди нашей спальни и не могу собраться с мыслями. Они то приходят, то сразу уходят куда-то. Я знаю, что уже отбой и надо спать, но почему-то стою посреди спальни и кручу пуговицу на пижамке. У меня есть друг. Его зовут Карик. Про себя я много разговариваю, но когда взрослые спрашивают меня о чем то, я не могу им ответить. Вообще то я умею говорить, но говорю редко. В уме получается на много быстрее, но взрослые не могут разговаривать со мной в уме, а я не поспеваю за ними или они запаздывают, когда разговаривают в слух. Получается каша, так сказала мама. Я все понимаю, но, когда пытаюсь говорить, набираю воздух, выдыхаю его и…молчу. Когда я долго не могу сказать, что ни будь, то начинаю нервничать, становится холодно, как при простуде. Даже могу упасть. Удивительно, но с Кариком я разговариваю без проблем. Иногда он резко дергает головой и замирает так на секунду другую, и смотрит, смотрит куда-то. Потом снова говорит как ни в чем не бывало. Когда я первый раз увидела, мне стало смешно. Я подумала, что он играет и рассмеялась. Карик посмотрел на меня как-то по-особенному и заплакал. Он сказал, что не может контролировать себя. Иногда он произносит смешные слова, когда замирает вот так. Я набрала воздуха и сказала, что я не нарочно, и чтобы он не обижался. И мы подружились.

Пуговица на пижамке вот-вот оторвется, а я кручу ее и кручу. Что я хотела? Мне что-то нужно было сделать. Зубы я почистила, одежду аккуратно сложила… что еще? Мама сказала – все у нее (у меня) должно быть идеально, все карандашики по росту и по цвету, к тому же согласно спектру (очень сложно это сделать), идет, все считает, все систематизирует, это же не нормально!!

В конце концов, пуговица оторвалась и, звонко ударившись о паркетный пол, закатилась под кроватку Карика. Я очнулась и полезла под кровать. Пуговицу я не нашла, за то увидела много разного: солдатики всех рангов, родов войск и эпох, у некоторых почему то обкусаны то голова, то ружье, то рука. Маленькие машинки, расставленные не по размеру и цвету, несколько побольше, а одна, пожарная, с выдвижной лестницей. Попался мягкий мишка с одним глазом. Тоже, наверное, работа Карика. Лежать было неудобно. я попыталась приподняться и пихнула головой кровать. Карик заворочался во сне, скуксился и потянулся всем телом. Я замерла и стала разглядывать его богатства.

–ты чего здесь делаешь? – под кровать свесилась кудрявая голова.

–я пуговицу ищу – сказала я правду.

– сейчас?

–оторвалась и закатилась куда-то.

Карик, как уж, соскользнул под кровать и улегся рядом. Мы молча стали озираться. В полумраке, при свете ночника, не та ко легко было что-то найти размером с пуговицу, но Карик воскликнул громким шёпотом – вот она, у ножки кровати! Потянулся рукой и протянул мне то, что я безуспешно искала.

– здорово! Ну и глазищи у тебя, Карик, как у столовской кошки Машки. И мы захихикали. Время растворилось. Мы о разговаривали. Карик рассказывал о том, что недавно прочитал в детской энциклопедии, о мультиках и всяком разном. Внезапно, на мою попу обрушился звонкий шлепок. За ним последовал другой, уже по попе Карика. Дыхание перехватило, потемнело в глазах и все поплыло. Я не помнила, что было потом.

Неведомая сила вытянула нас за ноги из-под кровати, окунув в холодную реальность.

– чем это вы тут занимаетесь посреди ночи? Вам что, особое приглашение? К вам что, распорядок дня не относится?

Над нами возвышалась грозная, гигантская башня, сверкающая огромными очками с бесконечными диоптриями. У башни было экзотическое имя Аделаида Викторовна.

–мы пуговицу искали – залепетал Карик – вот – и протянул пуговицу башне. Аделаида Викторовна двумя пальцами взяла ее, как кузнечика за крылышки, и приблизила к своему носу. Скривив ухмылку, она опустила пуговицу в карман халата и прорычала – немедленно вон по кроватям и спать.

Карик, таким же манером, которым сползал с кровати, вполз в нее обратно и закрылся с головой одеялом. Я уже ничего не слышала и ни на что не реагировала.

Не помню, когда очнулась, который был час. Дрожь пробирала все тело, болела голова и вообще все. Звуки доносились до меня как-то издалека, как через шум воды. В животе урчало. Я приоткрыла глаза и разглядела две приближающиеся фигуры. Липкий ужас, паника облепили меня со всех сторон, не давая дышать. Я сжалась в комок и закрылась с головой одеялом. Как через подушку, до меня донесся приглушенный, возмущенный голос. Тетечка Грунечька.

– Вы что себе позволяете? Вы с детьми работаете или с зонде – командой? И с какими детьми! Да вы! Да вам! Да вам не место здесь! Вам не место в педагогике! Вам место в казарме!

– Что-о-о-о? я буду жаловаться на вас! Я это так не оставлю! Работает с дефективными, и сама дефективная стала!

– Вон отсюда! Жалуйтесь хоть министру! Только к детям я вас больше не подпущу и на пушечный выстрел! Это уже не первый раз. Хватит! С меня довольно!

Из-под одеяла я не видела, что происходит, но поняла, что тетя Груня взбунтовалась.

Я не знаю, как долго пролежала так, укутавшись в одеяло. Меня била мелкая дрожь. есть и пить не хотелось. В ушах стоял грозный рокот «башни» в телескопических очках. Время потеряло себя. Может прошел день или два, а может целый год. Но, однажды, я снова услышала голос тети Груни.

– Отдохни, мой птенчик. Отдохни, мой милый. Я найду бубенчик в зарослях крапивы.

Я высунула нос из-под одеяла и посмотрела одним глазом. У моей кроватки стояла тетя Груня и тихо улыбалась.

– ну что, птенчик, очнулась? Кушать будем? У нас сегодня оладушки с медом. Компотик будешь пить?

Это было сказано так, будто я не лежала какое-то время в прострации, а только что проснулась, как обычно, утром, и нас сзывают на завтрак. Я ощутила голод.

– тетечка Грунечка, я кушать хочу – промямлила я.

– ну вот и славненько. Вот и чудненько. Оленька, тебе сюда принести?

– нет тетечка Грунечка, я к ребятам пойду.

– ну вот и славненько. Вот и чудненько. Глазки протрем, зубки почистим и кушать.

Тетя Груня направилась к выходу и, обернувшись ко мне, вкрадчиво произнесла:

– Оленька, мы тебя все ждем.

В дверном проеме было слышно позвякивание ложек. Я тихонечко просочилась в столовую и застыла так у дверей. Звяканье прекратилось, и на меня уставилась пара десятков ребячьих глаз.

– Оленька, иди к нам. – Тетя Груня улыбнулась.

Внутреннее напряжение ушло. Я расслабилась окончательно. Почему-то на цыпочках, просеменила к столику, где уже сидел улыбающийся Карик.

– будешь мой компот? – спросил он

– буду – тихо ответила я.

В выходные дни в интернате красили наши одежные шкафчики. У каждого малыша на шкафу было что-то нарисовано, у кого цветок или растение, у кого