Пьер Буало и Тома Нарсежак СОЧИНЕНИЯ В ЧЕТЫРЕХ ТОМАХ Том первый ВОРОЖБА. БЕЛАЯ ГОРЯЧКА. В ОЧАРОВАННОМ ЛЕСУ. ПЕС

Вместо предисловия:

Пьер Буало о Тома Нарсежаке...

О существовании Нарсежака я узнал в 1947 году. Проходя мимо витрины книжного магазина, я случайно обратил внимание на книгу под названием «Эстетика детективного романа». Автор — Тома Нарсежак. Помню, первой моей мыслью было: «да что какой-то Нарсежак может понимать в детективах?!»

Книгу я купил и... не смог от нее оторваться! Автор рассматривал вопросы, над которыми давно бился я сам, предлагал решения, которые невозможно было оспорить, и давал определения, показавшиеся мне идеальными. А обнаружив в книге собственную фамилию и хвалебные замечания в свой адрес, я окончательно перестал сомневаться в том, что этот Тома Нарсежак — выдающийся специалист.

Я написал ему — поблагодарил за лестные слова и упомянул о том, как мне понравилось его эссе. И вот началась наша длительная переписка (она продолжается и поныне, хотя тон наших писем, конечно, изменился): мы вместе старались найти лекарство от недуга, поразившего, по нашему мнению, литературный жанр, который уже в то время если и избегал обычной для детективов склеротической заторможенности, то незамедлительно впадал в эпилептический ритм «черного» романа.

А познакомились мы друг с другом только в июне 1948 года на банкете, устроенном в честь присуждения Гран-При Приключенческого романа. Нарсежак был в числе лауреатов. Помню, едва дождавшись окончания банкета, мы простились с нашим общим другом Альбером Пигассом и поспешили уединиться на террасе соседнего кафе, где за стаканом лечебной минеральной воды наконец-то продолжили — на сей раз в устной беседе! — обсуждение столь милых нашему сердцу проблем.

Тогда-то Нарсежак и сказал мне:

— Обмен мнениями — вещь хорошая, однако не кажется ли вам (мы, естественно, говорили друг другу «вы»), что куда полезнее будет применить наши теории на практике?

— То есть?

— То есть написать роман, который захотелось бы прочитать нам самим.

Все без исключения наши собратья по перу, услышав о подобных намерениях, предупреждали об одном и том же: «Не делайте глупостей! Сейчас отношения у вас замечательные, но не пройдет и полугода, как вы рассоритесь на веки вечные!»

Скоро будет двадцать лет, как мы пишем вместе^[1]. И почти ни единой размолвки! Конечно, это совершенно не означает, что мы согласны всегда и во всем относительно работы — напротив, мы только и делаем, что сражаемся и спорим! Но это постоянное «противоборство» и есть смысл существования союза. А будь у нас одинаковое мировосприятие, Нарсежак легко мог бы заменить Буало и наоборот — и тогда зачем же работать вместе?

Впоследствии я часто говорил себе, что именно по причине абсолютного несовпадения нашего происхождения, вкусов, эмоционального склада и образа мыслей Нарсежак, с самого начала обративший внимание на эти различия, и сделал мне такое предложение. Идея была оригинальна и одновременно исключительно проста: создать новую тональность за счет объединения двух совершенно противоположных по тембру музыкальных инструментов.

На самом деле Нарсежак должен был стать «обычным» романистом, и только случай — вернее, некоторая доля случайности — навела его на мысль о детективном жанре. Как-то в отпуске он сильно скучал, книг под рукой не оказалось, и он стал развлекаться, сочиняя удачные подражания Морису Леблану, Конан Дойлу, Честертону, Агате Кристи — а вирус уже наверняка был у Нарсежака в крови!

Я предлагаю ему интригу. Он проверяет ее на прочность: придумывает каждому персонажу характер, а затем выясняет, правдоподобны ли будут его поступки, предусмотренные моим первоначальным замыслом. Результат, конечно, никогда не бывает удачным на все сто процентов: один эпизод получается сразу, другой клеится с трудом, а кое-что в сюжете Нарсежак решительно отвергает: «Таких характеров не бывает!» или «Ситуация чересчур неправдоподобная. Не пойдет». И начинается бой. Нарсежака, в сущности, занимают исключительно сами люди — счастливые и несчастные, жестокие и страдающие герои наших историй. А мне интереснее всего придумывать необычные, таинственные и волнующие повороты сюжета. И вот каждый принимается за свой лакомый кусочек. Естественно, иногда приходится и идти на взаимные уступки — иначе ведь ни за что не договориться! Все дело в том, кто лучше сумеет защитить свою «территорию». В конце концов мы заключаем мирный договор: он позволяет такому-то персонажу совершить при определенных обстоятельствах поступок, не вполне соответствующий его природному нраву, а я не без сожаления отказываюсь от эффектного эпизода. Все это сопровождается сердитыми монологами, возгласами протеста и упреками в отсутствии гибкости и желания пойти навстречу соавтору. И, что особенно забавно, затем, закончив роман, мы одинаково радуемся взаимным жертвоприношениям, обогатившим в результате наш общий замысел! Между прочим, это обстоятельство наглядно подтверждает тот факт, что мы всего-навсего подчиняемся логике сюжета.

Однако бывает, что согласия достичь не удается: либо придется пожертвовать фабулой, либо поменять героев. В таком случае мы с обоюдного согласия вообще отказываемся от романа. К счастью, это случается редко — Нарсежаку почти всегда удается «очеловечить» (а суть дела именно в этом) самые невероятные и, даже скажу, бредовые коллизии. Он умеет изящно объяснить и воскресение из мертвых, и немыслимое присутствие героев в нескольких местах одновременно, превратить «ведьму» или «привидение» в самых обыкновенных людей, которых мы с вами можем повстречать в метро.

У меня удивительный соавтор! Иногда я задаю себе вопрос: как, имея высшее философское образование (я еще не упомянул, что он профессор?), Нарсежак «докатился» до сочинения уголовных историй? Думаю, он этим занимается, чтобы не возникало соблазна принимать собственную персону слишком всерьез.

...и Тома Нарсежак о Пьере Буало

Второе «я»? Вовсе нет! Неповторима любая индивидуальность: люди — не подобные треугольники, свой угол зрения есть у каждого. Мы с Буало не похожи друг на друга: