промежуточное положение между французами и немцами, бельгийский ученый Жан Декарро сделал как-то очень меткое и мудрое замечание: «Каждый всегда варвар для кого-то». Всякая цивилизация, варварская или культурная, основанная на силе военной аристократии или созданная духовной элитой, внесла свой, уникальный, вклад в идейное богатство всего человечества.

Эти мудрые слова бельгийского ученого по сути дела избавляют нас от необходимости задаваться вопросом, почему аббат Грегуар из числа многих весьма схожих между собой «варварских» племен эпохи Великого переселения народов выделил именно вандалов, навеки заклеймив их в своем выступлении перед Конвентом в 1794 г. Разве не мог он избрать для этого гуннов (с которыми французская пропаганда постоянно и на все лады сравнивала «немецких варваров» в годы Первой мировой войны)? Или, скажем, готов, которые, собственно говоря, и гнали перед собой вандалов по римской Европе? И почему он, не вдаваясь в подробности столь далеких от него позднеантичных времен, не мог сравнить происходящее у него на глазах, скажем, с событиями мая 1527 г.? С вошедшим в поговорку «Сакко ди Рома», разграблением «Вечного города» на Тибре (самым ужасающим за всю его двухтысячелетнюю историю), совершенным наемниками коннетабля де Бурбона (не германца, а француза), не привлеченного впоследствии к ответственности за это неслыханное, и притом — кощунственное, злодеяние, поскольку смерть постигла его на штурмовой лестнице при взятии города (возможно — от рук знаменитого скульптора и ювелира Бенвенуто Челлини, командовавшего папской артиллерией). Подчиненные коннетаблю испанские и немецкие ландскнехты императора «Священной Римской империи», на чью сторону Бурбон переметнулся, изменив своему, французскому, королю, ворвались в «Вечный город» — столицу римских пап и всего римско-католического мира, в котором не только сохранились остатки прежнего блеска и величия времен Античности (как при взятии Рима на Тибре готами Алариха в 410, вандалами Гейзериха в 455 и «сборной солянкой» германцев патриция Рикимера в 472 г.), но процветали во всем своем великолепии все виды искусства эпохи Возрождения. Захватчики Рима образца 1527 г. не только оскверняли и громили храмы и соборы, но, сверх того, в бессмысленной жажде уничтожения обращали свои мечи против произведений искусства (в чем сегодня может убедиться всякий посетитель музеев Ватикана). Однако в легендах и традиционных пересказах событий уделяется мало места реальным событиям, и, возможно, через пару сотен лет все большего упадка преподавания истории люди станут, чего доброго, искренне верить в то, что живописные шедевры кисти Рафаэля Санти пали жертвой мечей пресловутых «вандалов».

Даже невзирая на постоянные усилия разумных историков и великих, хорошо знающих историю писателей, до сих пор никак не удается стереть с чела вандалов позорное клеймо, наложенное современными им церковными хронистами задолго до того, как лотарингский аббат произнес над вандалами свой приговор с трибуны революционного Конвента. Вандалы были заклеймены дважды: во-первых, как «варвары», а во-вторых — как «варвары», дерзнувшие еще и придерживаться своей собственной разновидности христианской веры, упорно отстаиваемой ими от посягательств римлян — православных христиан.

В то время как вестготы (западные готы), в конце концов, перешли из арианской в кафолическую веру, а царь осевших в римской Италии остготов («восточных готов») Теодорих Великий, оставаясь арианином, проявлял похвальную веротерпимость по отношению к своим римским православным подданным, и даже «совсем дикий» гуннский царь Аттила (чье германское имя или прозвище значит по-готски «Батюшка») склонил главу перед папой римским Львом I Великим, царь вандалов Гейзерих (брюлловский «Гензерих» седьмого тома детской энциклопедии, именуемый в переписке Иоанна Грозного с «первым русским диссидентом-политэмигрантом» князем Андреем Курбским «Зинзири-хомригой»), владыка моря, мрачный повелитель вандальской «земноводной» державы, гордо и твердо хранил верность своему арианству, что заставляло суеверных православных римлян полагать: столь грозный владыка-еретик мог получить свою власть только от самого антихриста, чьим предтечей он, несомненно, является.

Благодаря Гейзериху и основанной им державе вандалы, по прошествии столетий, на протяжении которых они уступали в могуществе готам, в конце концов, возвысились даже над этими опаснейшими из своих врагов, войдя в историю конца античной грекоримской цивилизации как главная угроза для гибнущей Римской империи. Попытки воздать должное «проклятьем заклейменным» историческим вандалам долгое время были крайне робкими, как, например, попытка немецкого просветителя Иоганнеса фон Мюллера, ученика Шарля Луи Монтескьё и Иоганна Готфрида Гердера, писавшего: «Простота нравов варваров — не добродетель, а часть их природы; они не скрывают своих пороков, которые ужасны; однако же у нас есть другие пороки, куда более ужасные, ибо мы научились их скрывать».

Британский историк Эдуард Гиббон проявил уже несколько большую смелость в оценке вандалов, ставя в своем знаменитом труде об упадке и гибели Римской империи, царя вандалов Гейзериха на один уровень с царем гуннов Аттилой и царем вестготов Аларихом, не отказывая Гейзериху в равном с ними историческом величии и значении. Страх же, распространяемый варварами среди «цивилизованных» греков и римлян (а точнее — грекоримлян), представлялся Гиббону вполне естественным. Он полагал, что неотъемлемой частью войны, даже ведомой в самой упорядоченной форме, является постоянное нарушение норм человечности и справедливости; воинственность варваров разжигалась духом дикости и беззакония, непрерывно будоражившим их мирное домашнее общество. Когда же вандалы на своей новой родине, обретенной ими, вместе с союзным им сарматским племенем аланов, в отвоеванной у римлян Северной Африке, покорились и, так сказать, предались душой и телом загнивающей цивилизации («загнивает-то она загнивает, да зато запах какой!»), поселившись в отнятых у римских богачей поместьях на манер позднейших феодалов, посещая театр и окружив себя поэтами, короче, перестав быть варварами, мало-помалу ушла в прошлое их воинская мощь и доблесть, а их царство было завоевано восточноримским православным полководцем Флавием Белизарием (Велисарием, Велизарием), обрушившимся на вандальскую столицу Карфаген во главе гуннских и германских наемников константинопольского василевса-императора Юстиниана I Великого, причисленного христианской церковью к лику святых и поминаемого в чине благоверных;