Левитский А. Московское подворье рязанских архиереев

Московское подворье или "дому рязанских владык Московский двор" находилось в той части каменного Белого города, где теперь Лубянка, между церквами Гребенской Божией Матери и Иоанна Предтечи, слывшего, "что на Новой улице". Подворье имело свой каменный храм, с каменным же подвалом, во имя Живоначальной Троицы, который сгорел в 1634 году.

Любопытно, что во время пожара, уничтожившего вместе с храмом и «всякое церковное строение», и даже "святительский сан в ризнице", сгорели также все крепостные документы на недвижимые владеиия рязанских владык: жалованные грамоты, отписи, выписи и проч., которые, однако, благодаря похвальной предусмотрительности держателей их, оказалось возможным восстановить вновь, потому что «на Рязани, в дому Пречистыя Богородицы», т. е. в канцелярии архиерейского дома, нашлись копии с сгоревших бумаг, на основании которых были составлены и утверждены царем новые грамоты^[1].

Сведений о времени и способе приобретения рязанскими apxиepeями своего дворового места в Москве не сохранилось. В выписях (документах, подобных тем, которые были уничтожены вышеупомянутым пожаром в 1624 году) из писцовых и строельных книг, из дел и грамот, касавшихся подворья, и выдававшихся по указам государей Земским Приказом рязанским митрополитом, во время с 1672 по 1792 г., хотя на подворье постоянно указывается, что оно было "изстари" с рязанскими владыками, но о том, кто из них и когда обосновал свое подворье в Москве, ранее архиепископа Феодорита, которому грамотой Михаила Феодоровича, от 8 июля 1613, указывалось владеть старым его московским дворовым местом так же, "как владел до Московского разоренья, по старым межам»^[2], — об этом в выписях ничего не говорится. Очевидно, таких сведений не было и в самом Приказе в противном случае, они несомненно были бы помещены в названных выписях.

Что же касается до тех дел, которые возникали по поводу подворья в московском Земском приказе за указанный, пятидесятилетний, промежуток времени, то, согласно вышеупомянутых выписей, они были следующего рода.

Челобитной на имя царя Алексея Михайловича, от 8 мая 1672 года, митрополит рязанский и муромский Иларион просил "приверстить к исстари бывшему за ними домовому московскому двору" купленное им в 1667 году у стольника Аврама Свиязова дворовое его место, для того, по словам челобитной, "чтобы ему, митрополиту, мосты мостить не с двух поперечников, а с одного, и решотные^[3] деньги платить не с двух ворот, а с одних". Несколько же ранее, другой челобитной, от 20 апреля того же года, митрополит просил государя разрешить ему «пригородить» к его домовому двору усадебное место из земли, находившейся при церкви Иоанна Предтечи, в виду того, что усадьба эта входила неудобным и некрасивым клином между старой и вновь купленной усадьбами, а также и по той, по словам челобитной, причине, что: "на той де церковной земле живет просвирня Акилина с сыном, безместным попом Иваном, да у нее же де во дворе живут вдовы из оброку, и по вся де дни избы свои топят и дымом палаты его курят, а у него де в том же месте стоят всякие конские покои, и сено и солома кладется, того ради от огня опасение имеет", Митрополит предлагал в обмен за эту усадьбу такое же количество земли из своего дворового места, но только в другом его конце, более удаленном и от собственных его палат, и от покоев его лошадей, и входившем, повидимому, таким же клином в церковную землю.

Обе эти просьбы были удовлетворены государем, при чем, однако, по поводу обмена усадебных мест митрополиту пришлось вторично обращаться к государю с челобитной, так как при общем обмере усадебных мест обнаружилось, что тот клин, который митрополит желал обменять на такой же из церковной земли, превышал размерами площадь усадьбы просвирни, но в то же время был менее всей площади клина, на котором находилась эта усадьба. Митрополиту же, для того, чтобы выровнять свою усадьбу, необходима была именно вся площадь этого клина, и поэтому он обратился к государю с просьбой о продаже ему этой сверх усадебной части клина.

Непосредственно же к государю приходилось обращаться в данном случае потому, что земля, находившаяся при церкви Иоанна Предтечи, принадлежала казне. Церковь эта была кладбищенская, обращенная из приходской во время бывшего в Москве, морового поветрия (по всей вероятности, того самого, которым сопровождались голодные 1601 и 1602 годы), когда народ умирал в таком количестве, что существовавших кладбищ оказалось недостаточно для создавшейся в них потребности, вследствие чего, по словам выписи: "по указу Великого Государя, на Москве: в Кремле, в Китае и в Белом городе у разных у чинов у людей иманы и покупаны из Государевой казны дворовыя земли и отважены к разным церквам под новыя кладбища". При чем, однако, отведенной площади под кладбище при церкви Иоанна Предтечи, имевшей в длину в одном конце 26 и в другом 21 1/2 саж., и в ширину — в одном конце 13 ¼ и в другом 12 саж., оказалось недостаточно и умиравших приходилось погребать на соседнем пустопорожнем дворовом месте, принадлежавшем подъячему Федору Парскому. А в 1655 году, когда никакого мора не было, эту усадьбу, имевшую в длину 15, в ширину — в одном конце 10 ½ и в другом 8 саж., правительству пришлось уже покупать для кладбища, которое оказалось столь же тесным, как и при моровом поветрии. В такой мере, следовательно, возростало народонаселение города, и поэтому только тому особому вниманию, которым пользовался Иларион митрополит у царя Алексея Михайловича, помнившего, может быть, "гласное" его чтение на соборе 1667 года постановления о низложении патриарха Никона, должно приписать то обстоятельство, что царь согласился удовлетворить вторую его челобитную об отчуждении, столь необходимой для нужд заметно растущего населения столичного города кладбищенской земли.

Но, однако, не смотря на разрешение царя, дело об отчуждении кладбищенской земли обстояло, повидимому, не совсем так просто, как это казалось бы. И самая челобитная митрополита, и выпись из дела о проданной земле носят на себе следы такой, не свойственной другим, подобного же рода документам, неопределенности в подробностях и тавой неясности в изложении, отличающимся, к тому же, настолько затруднительным для понимания излагаемого оборотами речи, что только после значительных усилий удается добраться до действительных размеров тех бесчисленных «длинников» и «поперечников» которые фигурируют чуть не чрез каждых пять–шесть строк в довольно пространной выписи и от которых, буквально, очень скоро начинает рябить в глазах.

Челобитную о