Колокол в колодце. Пьяный дождь

Йожеф Дарваш и его герои

© Издательство «Прогресс», 1975

Начиная эту статью, я подумал, что творчество крупного современного писателя Венгрии Йожефа Дарваша (1912—1973) действительно можно рассматривать исходя из этой вот связи — между ним самим и его героями.

Конечно, каждый писатель обязательно имеет собственных героев, между тем далеко не каждое, даже очень густо заселенное персонажами произведение и творчество художника в целом дают нам повод для такого именно рассмотрения.

Далеко не во всяком произведении эти отношения — писатель и его герой — проявляются явно, четко и недвусмысленно, далеко не всегда определяются система и принцип этих отношений. Принцип, который довольно трудно сформулировать, потому что он очень широк, потому что он — это взгляд писателя на человека, избранного им в качестве своего героя, и на человечество в целом, которое ни избрать, ни изобразить никогда и никому не дано, хотя этот великий, а если так можно сказать, и «конечный» объект неизменно присутствует в художественном творчестве.

Эта самая общая связь, самый общий взгляд художника на мир определяют и самые конкретные черты и особенности его произведения, начиная с вопроса о том, кому из бесконечной массы реальных, исторических, фантастических личностей, которые неизменно окружают писателя, удастся прорваться на страницы его книги. Кто это будет — крестьяне, рабочие, художники, инженеры, мужчины, женщины, живые или давным-давно ушедшие в мир иной, сильные или слабые, хорошие или плохие, безвестные или знаменитые? Те, кого он никогда не видел, или его самые близкие друзья? Или — он сам?

Но даже и к себе самому, к собственной личности, у писателя должно возникнуть писательское, то есть опять-таки общечеловеческое, отношение, и в себе писатель увидит не что иное, как человечество, а в человечестве — себя.

Быть может, в этом неизменном и непоколебимом правиле для самой себя художественная литература отражает гораздо более широкий и всеобщий принцип человеческой жизни: личность, какой бы она ни была, — это не только она сама, это еще и общественный и общечеловеческий процесс. И, говоря о личности, хотя бы и самой замкнутой, самой изолированной, искусство не должно и попросту не может миновать явления общественные.

Эти отвлеченные, казалось бы, соображения возникают не случайно, когда речь заходит о творчестве такого писателя, как Йожеф Дарваш, ибо в его книгах попросту нельзя не заметить постоянного и энергического сопряжения между каждым героем и жизнью в целом со всем тем, что мы обозначаем через такие понятия, как «история», «современность», «развитие общества», «эпоха» и многие другие.

Более того, эти сопряжения, эти связи то и дело становятся в его книгах как бы главным предметом художественного исследования.

И, собственно говоря, это ведь и есть та система отношений писателя с его героями, с которой мы начали, — какое место отводит писатель своим героям в жизни, видит ли он в них творцов или только некое вещество, участвующее в мировой биохимической реакции? Видит их герметически замкнутыми в себе или — открытыми если уж не для всех, то для многих и многих проявлений и событий общественной жизни? Находит фанатиков, для которых их собственное существование сводится к одному-двум элементарным понятиям, или — эклектиков? Или — нечто среднее и оптимальное?

Для Дарваша отношение его героя к жизни, та роль и то место, которое он ищет в ней для себя, то соотношение, которое он определяет между собою и обществом в целом, уже и есть личность и в то же время есть его отношение к этой личности.

Разумеется, как художник, Дарваш обращается к предмету не непосредственно, он отыскивает не отвлеченные философские и социальные понятия, а те конкретные жизненные и житейские ситуации, иной раз совершенно неожиданные, которые, однако, не только вписываются в его философию, но и подтверждают и даже создают ее.

Если спросить, что является главным в романе «Колокол в колодце», сюжет которого очень условен и при всем желании, как иногда говорится, не может быть собран «в кулак», то, несмотря на это, мы все-таки отвели бы первостепенное значение легенде об утопленном в глубоком колодце колоколе, под которым скрыты несметные сокровища.

Само название романа недвусмысленно подсказывает такой вывод, хотя нас и смутит некоторая парадоксальность: ведь это же легенда, предрассудок, да еще и с явно выраженным собственническим оттенком. А может ли предрассудок быть серьезной идеей, предметом глубокого и общественно значимого исследования, о котором мы только что говорили?

Для художественной литературы — может.

Ведь крестьяне хотят овладеть и колоколом, и сокровищами, и землей, в которой он зарыт, и хотят всего этого вполне серьезно, реально, они не видят в легенде легенды, тем более — предрассудка. Здесь нет и тени сомнений ни у кого из них — ни у сильных, ни у тех, кто слаб и телом и душой, самые темные и самые умные и дальновидные из них сходятся в совершенно реальных представлениях на этот счет.

А если так, то из легенды и по ее причине возникает истинная, вполне реальная и жестокая борьба между людьми, происходит обусловленная во всех подробностях расстановка сил и характеров, и дело завершается — по крайней мере на страницах романа — трагедией главного действующего лица, самого честного и умного человека, батрака Пишты Балога.

Сюжетная линия Пишты далеко не единственная в романе, мы встретимся там и с родовитой помещичьей знатью, и с инженерами, с нарождающейся технической интеллигенцией, если так можно сказать, и с новым типом сельского хозяина — капиталиста «из мужиков»; и, признаться, читая этот роман, я невольно задавался вопросом: как-то писатель завершит все эти совершенно различные линии, каким образом и в каком пункте они все сойдутся?

Тем более что время шло, шла страница за страницей, а это завершение никак не намечалось и не проглядывалось.

И ведь действительно, эти линии так и не сошлись и не завершились, они просуществовали почти независимо одна от другой, тем не менее вся эта широкая, даже несколько расплывчатая и в значительной мере бытописательская картина вполне закончена в чем-то главном.

В чем же?

В том, что вместе с трагическим поворотом в