Константин Волков Ещё повоюем

Смотрю на таких, и умиляюсь. Откуда? Ну, откуда они берутся? Казалось бы, учебка напрочь должна выбить героическую дурь, а нажми посильнее, и потечёт из человека приторный сиропчик романтики. Хочется ему, чтобы яблони на Марсе да караваны ракет, а вместо этого сволочную работу подсовывают. Обидно!

Яблони с караванами никто не отменял, но за этим делом не к нам, за этим — к героям-космонавтам. Только стать космонавтом, что «Волгу» в лотерею выиграть. Все про такое слышали, а чтобы именно ты — это вряд ли! Зато к нам — милости просим. Пиши заявление в училище ВКС, а дальше от тебя зависит. Почти, как в мореходку поступить.

По первости им Земля в иллюминаторе — чудо чудное, Луна со звёздами краше сокровищ Алмазного фонда. Приходится вправлять мозги. Не из особенной какой-то вредности. Просто должны ребята осознать — они здесь не для того, чтобы любоваться космическими красотами, они здесь, чтобы делать ту самую нужную стране, но от того не менее сволочную работу. Луна со звёздами — потом, если желание останется.

Офицерские погоны, красивая форма, значки-медальки к нашему делу, конечно, прилагаются. Но это для Земли, на «Алмазах» побрякушки не сильно ценятся. Льготы тоже входят в комплект, частенько — пополам с инвалидностью. Но двадцатилетние не очень про это думают. Что случится не скоро, случится как бы и не с ними.

Моя работа — учить молодняк уму-разуму. И делать-то ничего не приходится, воспитательную работу сам космос и проводит. Не каждый выдюжит сутки в хрупкой, тесной, даже не герметичной скорлупке. Перед глазами, во всю переднюю полусферу, иллюминатор. Вот они, космические красоты, залюбуйся. Курсанты поначалу пялятся, а потом начинают с непривычки отворачиваться, закрывают глаза, чтобы не закружила, не затянула космическая бездна. Только от пространства не спрячешься, потому что негде в космоскафе спрятаться. Не предусмотрено места, чтобы с ложемента подняться. Даже руки-ноги размять — особая сноровка нужна. Для нервных я специальную занавесочку приспособил, вроде экрана для кинопроектора. Опустил, и не видно звёзд.

Случается и по-другому. Нипочём человеку космос, но вахта его, как лимон, выжимает — в скафандре жарко, комбинезон, мокрый от пота, прилип к телу, а ступни и ладони мёрзнут. Подгузник разбух и чудится: всё, что между ног, облепила мерзкая студенистая масса. Посидишь сутки без сна, отхлёбывая солоноватый тонизирующий бульончик из нагубника да изредка прикемаривая вполглаза, после, на «Алмазе», кое-как вымоешься, отоспишься в тесной капсуле, и подумаешь — а ну его к чёрту! Быстро до ребят доходит — может, и есть во всём этом какой-то извращённый героизм, но от него неприятно пахнет. Соответственно, и с романтикой у нас не густо.

Два, три, четыре вылета, и пишут рапорт. Никто и не держит, наоборот, ещё перед отправкой на «Алмаз» объясняют: ничего позорного в этом нет, не прошедшим отбор будут подобраны места дальнейшего прохождения службы. Не каждому дано…

А с курсантом Ковтун всё по-другому. Девчонка мне сразу приглянулась. Не в том плане, что ладная, хотя не без того. Увидал её, маленькую да худенькую, и сразу подумалось — будто под наши космоскафы фигурка скроена. Остальное уж после разглядел.

Держалась Оксана Ковтун шикарно. Поможешь пигалице чернявенькой, после того, как всё закончилось, выбраться из скафандра, поблагодаришь за службу. А она — воробей взъерошенный — через силу, но по-доброму улыбнётся, ямочки на впалых щеках появятся и тут же убегут, глаза истомленные сверкнут из-под распухших красных век. И потопает девчонка в камеру гигиены; только клацанье магнитных подков по коридорам «Алмаза» разлетается. Мы такие побрякушки из принципа не носим — не лошади, чтоб подковами цокать, но курсант Ковтун ещё неуверенно чувствует себя в невесомости, ей пока не зазорно. Смотрю девчонке в спину, наблюдаю за неловкими усталыми движениями, и откуда-то знаю — давно с её лица сползла улыбка, может, даже слёзки на глаза набежали, сейчас маленькими невесомыми шариками сорвутся с ресничек, да разлетятся по коридору.

Не раз я проклял день, когда приказом командира «Алмаза-18» полковника Георгадзе был переведён из боевых пилотов в инструкторы. Будто по возрасту списали — к сорока уже, для нашей работы не шутка. А можно и по-другому рассудить — кто-то должен сопли салабонам утирать. Выпало мне.

В очередной раз пожалел о том, что согласился нянчиться с новичками, когда услыхал там, в космосе, девичий плач. То ли от запредельной усталости, то ли осознав весь сволочизм дела, которому решила посвятить жизнь, Оксана разрыдалась. Глупышка, думала, если в скафандре, то не слышно, забыла отключить микрофон. А я, как последний осёл, делал вид, будто не замечаю, чтоб не ставить человека в неловкое положение. Проревелась, и ничего, бодрячком. Точно говорю, есть что-то у неё внутри, металлический каркас какой-то. Думается иногда: как выходит, что всем с детства вдалбливают одни и те же истины, а люди получаются разные. Одни железные, а другие… не хочу даже говорить, из чего они, эти другие сделаны.

Когда бываю на Земле, руки чешутся растормошить засыпающий, зажравшийся муравейник. Я, понимаете ли, там, на небесах, калечусь, светит мне через несколько лет инвалидность от тяжёлых условий труда и почётная военная пенсия, если раньше времени не навернусь. А им подавай развлечения и шмотки. Было дело, и я до хрипоты отстаивал право человека на самовыражение. Получал от гопников за «рокерские» патлы. А сейчас…Снаружи тот же Александр Шпагин, а внутри. Внутри тоже я, но другой.

Когда начинаешь понимать, что космос пережевал тебя и выплюнул, а ты стал после этого каким-то не таким — это, как удар по голове.

Потому и сдуваю пылинки с каждого, кто решился хотя бы попробовать взглянуть на Землю с высоты. А цветочек мой аленький, Оксану Ковтун, готов холить и лелеять.

* * *

Есть время действий: промедлил, ошибся — пропал. Но чаще в космосе заняться абсолютно нечем. Вот и молчим; у Оксаны получается уютно молчать. Не раздирает её, как некоторых, словесный понос. Так бывает: оказавшийся в непривычной и пугающей обстановке курсант пытается заполнить тишину бестолковым глупым трёпом. Ничем этот фонтан не заткнёшь. И не нужно затыкать, пусть льётся, если организм требует. Но в такие моменты возникает желание послать всех по известному адресу, и оказаться на полноценном боевым дежурстве. Уж лучше один на один с космосом, от которого даже не защищает, лишь отгораживает, тонкая — ткни посильнее, и проткнёшь — алюминиевая стенка космоскафа.

Сам скаф типа «Беркут» — всего лишь атомный двигатель,