старых колонистов.

— Почему вы не уходите отсюда? — спросил Урбан. — Ведь есть множество богатых, цветущих планет.

Сид опять пожал плечами. Видно, слова давались ему нелегко. Он с минуту рассматривал пустыню и невысокие деревца, торчавшие из скудной земли.

— Ну а что станет с этими цветущими планетами потом?

— Когда?

— Когда люди перекроют русла рек, выкопают котлованы, вырубят леса, растопят ледники, разворошат землю, засорят воздух промышленностью? Что с ними будет?

Урбан молчал.

— То же, что и здесь, — сказал Сид. — И что, когда эти планеты станут пустынями, люди отправятся дальше, к новым богатым планетам? И так будет продолжаться без конца? А что если, таких планет больше нигде нет?

— Ну, как раз для этого есть программы по терраформированию непригодных планет.

Сид усмехнулся.

— Так зачем формировать непригодную планету, если есть уже пригодная, просто бедная? Ведь гораздо проще вылечить уже освоенный мир.

— И вы этим занимаетесь здесь?

Сид смущенно посмотрел в землю. Они стояли возле трубы, подведенной к подземному роднику, из которого качали воду для полива и наполнения системы прудов.

— Да, — сказал он. — Наверно потому, что я мальчишкой видел море. Странно вышло. Обычно человек уходит от моря, а не оно от него. Я хочу вернуть море.

Урбан смотрел на этого странноватого старика и пытался понять, что им движет, зачем он подрывает остатки здоровья этим бесполезным трудом.

— Но вы же понимаете, что это очень трудная задача, и выполнить ее в одиночку невозможно, — сказал он. — На это потребуется не один год тяжелого труда, и еще неизвестно, получится ли что-нибудь.

— Все верно, — кивнул Сид.

— И скорее всего, вы не увидите результатов своих трудов. Просто не доживете до них.

— Да, пожалуй, — снова согласился Сид.

— Но все равно продолжаете.

— Точно. Вот сегодня я посадил десять саженцев. Завтра еще десять. Засеем вон то поле, как раз к нему подведена новая труба. Может, через год все поле будет в деревьях. Если повезет и летняя засуха не продлится слишком долго. Бывало, у нас гибли поля, и пришлось начинать все заново.

Урбан ошеломленно думал о том колоссальном труде, какой приходится совершать горстке колонистов, таких же стариков на этом клочке земли, о том, как они ведут ежедневную, изматывающую схватку со свирепой пустыней — этим порождением человеческой технологии. Это напоминало осаду крепости полчищами врага.

Но Сид потирал руки и казался счастливым. Его словно забавляло все это.

Урбан распрощался с колонистами и улетел к себе домой. Перед отлетом он наблюдал громадные пустые пространства — серо-бурые лоскуты мертвого ландшафта, покрывавшего планету. Этот мир пожирала пустыня.

По возвращении домой он сделал большой материал и опубликовал его в новостной сети. Вскоре он занялся другими проектами и побывал на десятках других миров — самых разных и расположенных в самых отдаленных уголках изведанной вселенной. Там тоже были свои проблемы — войны, эпидемии, голод, катастрофы. Шло время. Год проходил за годом, складываясь в десятки лет, Урбан состарился, стал дедушкой и постепенно отошел от дел. Он уже не мог работать так быстро и эффективно, как в прежние годы.

Однажды, перебирая свои архивы, он наткнулся на старый репортаж о дальней планете, которую пожирала пустыня. Урбан запросил центральную сеть и каково же было его удивление, когда он увидел свежие снимки планеты — зеленые луга, речки и озера, густые леса, наполненные птицами и зверями.

Он отправился туда, потому что не поверил увиденному.

Он прибыл на планету и отыскал ту маленькую метеостанцию.

Он нашел ее руководителя, какого-то неизвестного мужчину и расспросил его про Сида и других старых колонистов.

— О, они давно умерли, — сказал начальник станции, которую теперь окружали рощи и сады. — Столько лет прошло.

Да, прошло много — без малого тридцать лет.

— Но кто же сделал все это? — недоуменно спросил Урбан.

— Люди, — улыбнулся начальник станции.

— Я вас не понимаю.

— После вашего репортажа сюда стали прилетать люди, — пояснил начальник станции. — В основном старики или больные. Молодых и сильных было не так много, единицы вроде меня. Они прилетали поодиночке, небольшими группками. Поначалу их было немного. Они-то и продолжили начатое. Сажали деревья, бурили скважины, добывали воду. Пядь за пядью отгрызали у пустыни землю и заставляли ее снова плодоносить. Время шло, за первыми прибывшими последовали новые, мы основали сеть станций, помирились с северными колонистами и продолжили дело. Конечно, один человек может не так много, но, если их несколько сотен или тысяч, и они знают, что делают, это приносит результаты. Пойдемте, я хочу кое-что вам показать.

На ватных ногах Урбан побрел за начальником станции. Двигался он не так бодро, как в прежние времена, и вынужден был пользоваться тростью. Вдвоем, они шли некоторое время по рощам и фруктовым садам. Стояла весна, цвели вишни и яблони, цвела черемуха и готовилась к цвету сирень. В воздухе деловито сновали пчелы. Слышался щебет птиц. От ароматов цветов плыла голова.

Начальник станции остановился возле холма и помог Урбану взобраться на него.

— Знаете, что самое интересное? — весело спросил начальник станции.

Урбан вопросительно глянул на него.

— То, что старшие поколения колонистов помогают нам до сих пор, ведь это дело всей их жизни.

— О чем вы?

— Сейчас увидите.

Они взобрались на вершину холма. Оттуда открывался вид на молодой буковый лес. Раньше здесь была только голая, потрескавшаяся земля, умолявшая о влаге. Теперь — шелестели деревья. Вдали серебрилось зеркало озера, еще дальше темнели участки пашен. Кое- где была видна пустыня, но теперь она отступала, откатывалась, все дальше и дальше.

— О господи, — выдохнул Урбан.

— Да, — довольно сказал начальник станции. — Наши старики продолжают работать.

Поначалу Урбан не понял. Но потом до него дошло. Бросив трость, позабыв про возраст и одышку, он сбежал с холма и подошел к ближайшим букам, самым большим и с самыми широкими стволами. На каждом стволе крепилась табличка с именем и фото.

— Десять тысяч, — сказал начальник станции, догнав его. — Десять тысяч людей дали жизнь десяти тысячам деревьев. Их прах помог им вырасти. И это только начало.

Урбан ощупал кору дерева. Прохладная, приятно шершавая древесина. Растущее дерево.

Дело жизни Сида принесло свои плоды.