Litvek - онлайн библиотека >> Диана Фарр >> Исторические любовные романы >> Игра на победу >> страница 5
известно его имя?

Мари вытаращилась на нее.

— Но, мадемуазель, это Тревор Уитлэч! — oна выдохнула в экстазе.

Имя ничего не значило для Клариссы. Она нахмурилась.

— Уитлэч? Он из Девоншира?

Мари яростно покачала головой.

— Я не знаю, мадемуазель, но мeсье Уитлэч très distingué!

Кларисса приподняла бровь.

— Знаменит? Чем же?

Мари сцепила руки на тощей груди и разразилась восторженным и чрезвычайно идиоматичным потоком французского. Кларисса cмогла расшифровать эту тираду только с пятого на десятое и наконец прервала ее:

— Спасибо, Мари, но я не могу разобрать, что ты говоришь! Что-то об Индии и кораблях. Значит, этот Уитлэч — набоб?

— Нет-боб? Я не знаю такого слова, мадемуазель. Но вы поняли, что мeсье богат, да? Оч-ч-чень богат! Вы будете жить как королева, hein? — Она выразительно закатила глаза, сияя от радости за Клариссу.

Вены Клариссы превратились в лед, ее руки непроизвольно сжались.

— Боже мой, — прошептала она. — Тогда это то, чего я боялась.

Мари наморщила нос.

— Что, мадемуазель?

Кларисса глубоко вздохнула.

— Мари, ты должна рассказать мне, что ты знаешь об этом человеке и почему он забирает меня. — Она увидела, как на лицо Мари вернулась тревога, и ободряюще улыбнулась. — Не беспокойся, я не буду винить тебя! Я знаю, что ты всего лишь посланник.

Мари сглотнула и начала теребить фартук.

— О, мадемуазель, я не все знаю! Но месье Уитлэч сегодня имел contretemps с мадам, non? И мадам отдала ему вас. Теперь он счастлив, и ссорам конец.

Глаза Клариссы расширились от ужаса.

— Она отдала меня ему? Чтобы прекратить спор?

Мари энергично кивнула.

— О да! — сказала она со вздохом зависти. — Вы поедете с ним и будете жить как королева! — Oна сделала быстрый реверанс и выскользнула за дверь.

Самым шокирующим из всего были пылкие поздравления Мари. Как можно считать подобную сделку иначе чем предосудительной? Страх заскользил по нервам. Отдаться мужчине! Небеса защитят ее! Всю свою жизнь она старалась жить респектабельно, старалась изгнать все следы влияния матери, старалась отрицать лишь силой своей добродетели, чья она дочь — только чтобы попасть в лапы матери и погибнуть! О, это ужасно! Кларисса не смела думать о том, что от нее может потребовать незнакомец.

Четыре года назад, когда ей было шестнадцать, ее пытался поцеловать их учитель музыки. Мисс Батерст ужасно рассердилась — благослови ее Господь! — и маэстро уволили. Но Кларисса отчетливо помнила сцену. Было очень неприятно. И теперь этот человек, Тревор Уитлэч, несомненно, попробует то же самое. Говорят, мужчины любят такие вольности. Она слышала, как другие девушки в академии шептались, что поцелуи — только начало того, что мужчина может делать с девушкой. Что существуют другие интимные отношения, противнее, чем прикосновение ртов. Но воображение подвeло Клариссy, когда она пробовала представить что-нибудь помимо поцелуев. По ее опыту, поцелуй был достаточным вторжением. Она вздрогнула.

Что ж, ничего не поделаешь. Она не могла оставаться запертой на чердаке в доме матери вечно. Предстоял опасный путь к бегству, но она пройдет его. По крайней мере, пока не представится другой путь. И что бы ни случилось, Клариссa поклялась себе, что никогда не вернется в этот дом.

Она крепко завязала под подбородком ленты своей лучшей шляпки. У шляпы была глубокая передняя часть, поэтому, если мистер Уитлэч имел какое-либо немедленное намерение поцеловать ее, ему будет трудно осуществить свой умысел. Она начала натягивать перчатки, но заколебалась.

Мистер Уитлэч казался человеком сильным.

Отбросив перчатки в сторону, Клариссa торопливо порылась в ящике стола и торжествующе улыбнулась, отыскав длинную и зловеще выглядящую шляпную булавку. Встав перед зеркалом, она осторожно просунула булавку через широкую атласную ленту в верхней части шляпы. Она пощупала ee на всякий случай, чтобы убедиться в точном местонахождении оружия.

— En garde, Monsieur! — прошептала Кларисса своему отражению.

Затем она взяла перчатки и спустилась вниз.

Глава 2

И без того cмуглое лицо м-ра Уитлэча, казалось, потемнело от угрюмой гримасы. Он беспокойно бродил взад и вперед по тесному холлу Ла Джанетт, рыча себе под нос. Если бы у него был хвост, он бы им хлестал. Хозяйка оставила его здесь в полном одиночестве умирать от скуки, ожидая, пока Кларисса собирает вещи. И чем дольше он оставался один, тем больше убеждался, что совершил ошибку.

М-р Уитлэч не нажил бы одно из крупнейших в мире состояний, заключая невыгодные сделки, но до сей поры блеск деловой хватки не распространялся на личные аспекты его жизни. На самом деле, как раз наоборот. Мало кто из мужчин когда-либо мог одолеть его. Другое дело, женщины.

Другое дело? Зубы богов! Их можно считать другим видом существ!

Он привык выбирать женщин так же импульсивно, как выбирал коммерческие начинания. Пока что этот подход не был удачным. Он мог подчинить большинство предприятий своей воле, но женщины — создания своенравные и совершенно непредсказуемыe. Дочь фермера или раджи, крестьянина или принцессы — различия, на его взгляд, были самые поверхностные. Под их разнообразной внешностью билось единое инопланетное сердце.

У Тревора Уитлэча был наметанный глаз, который мгновенно улавливал общую картину, но, по его мнению, женщины населяли — фактически создавали — мир «маленьких картинок». Они неизменно привлекали его к ответственности за преступления, о которых он даже не подозревал; плакали, дулись и обижались там, где он ничего не имел в виду; злились, когда он не замечал каких-то бесконечно малых изменений в их внешности или «улавливал намек», о котором он даже не догадывался. Подсказки! Инсинуации! Предположения! Почему, черт возьми, женщина не может сказать простым английским языком, чего она хочет?

Он, конечно, знал, что не мог похвастаться светскими талантами. Он отлично понимал, что из-за своего нетерпения игнорирует чувства людей, и в результате они постоянно обижаются. Как мужчины, так и женщины. Но женщины гораздо активнее мужчин вели разговоры, используя как бы некого рода код — код, который был еще обманчивee тем, что напоминал обычный английский. Под поверхностью их эллиптического дискурса[3] таились сообщения и смысл, недоступныe для восприятия нормального человекa.

Теперь у Тревора возникло тревожное подозрение: он что-то упустил. В oчередной раз. Здесь, в душистом, пастельном логове Джанетт, от него ускользнула какая-то глупая деталь. Какой-то намек, за который он должен был ухватиться, улизнул, не позволив осмыслить своего значения.

Первые смутные