Ричард Олдингтон Все люди — враги Перевод с английского В.Л. Дуговской (ч. 1, 2), E.A. Лопыревой (ч. 3, 4)

Часть первая 1900–1914

I

Когда теперь бессмертные боги собираются на совет, они говорят о многом и больше всего скорбят о спустившихся на них сумерках, о разрушенных храмах, о забытых жертвоприношениях и о запустении мира, который они превратили бы в чудесный сад, где боги гуляли бы с людьми. Ибо хотя боги и бессмертны, они не всемогущи; все их могущество заключено в человеке и осуществляется через человека. Говоря откровенно, это лишь вымысел поэтов, что они обсуждают судьбы отдельных людей и спешат по воздуху, чтобы помочь или навредить человеку, избранному ими из любви или ненависти.

Боги собрались в великом мегароне^[1] олимпийского Зевса, светловолосые прислужники-отроки поставили перед ними нектар и амброзию, неизменную пищу бессмертных. Когда они насытились и звуки лиры развеселили их, Зевс-громовержец стал держать речь:

— Да падет на людей позор и гибель! Ибо когда мы им дали лучшее, что есть на свете, и шар вселенной для жилья, они последовали за дурными видениями и призраками ночи, и нет человека, который не ненавидел бы собратьев либо открыто, либо в тайниках своей души. Но говорите, о боги, и откройте мне мысль вашу, ибо сейчас на земле, на сладостном ложе любви, зарождается человек, для которого уготована странная судьба. И суждено ему будет вкусить много сладости и много горечи, знать много людей и много городов, всегда бороться за жизнь, подобную нашей, и терпеть поражение от людского зла. Скажите же мне, одарим ли мы этого человека или же дадим ему пасть еще одним незаметным листом в быстро проносящихся поколениях людей?

И ответила светлоокая Афина, и груди ее, не кормившие младенца, были тверды как кованая кольчуга:

— Отец Зевс и вы, неумирающие боги, прежде всего пусть судьба этого человека будет поручена мне, ибо из всех богов он никого не будет любить более меня. И я искореню всякое лукавство из его души и сделаю ясным его внешнее и внутреннее зрение, чтобы он любил правду и ненавидел ложь. И он получит ту небольшую толику знания, которая приличествует ему, ибо разум человека — лишь хрупкая скорлупа, и ни в коем случае не должен он в нее собирать великое море. И больше всего я наполню его сердце ненасытной жаждой добра и надеждой и наделю его непреклонным мужеством и верой в своих собратьев, как бы порочны они ни были.

Она замолкла, и среди бессмертных богов поднялся шум, ибо каждый хотел быть услышанным. Но золотая Афродита упала к ногам Зевса; ее прекрасные нагие груди коснулись его колен, божественные синие глаза, перед которыми не может устоять ни один человек, взглянули в его очи, и она стала ласкать его бороду своей тонкой рукой. Зевс улыбнулся, мягко положил руку на ее нежную головку, дотронулся до ее обнаженного плеча и сказал:

— Дитя мое, мало того, что при твоем появлении грозный восторг любви просыпается в людях и во всех живых существах земли, воды и воздуха и они загораются ненасытным желанием, изливают богатое семя и наполняют прекрасное чрево? Жаждешь ли ты ныне соблазнить даже нетленных богов и меня, своего отца? Но говори, а вы, бессмертные боги, храните молчание.

И синеглазая Афродита, золотистая, вечная, засмеялась из-под волнистых волос, как весной счастливые поля словно улыбаются из-под множества цветов — анемонов, гиацинтов и многолепестковых дойников. И сказала:

— Отец Зевс и вы все, неумирающие боги, неужели вы так плохо знаете людей, что думаете, будто человеческое дитя может действительно жить без меня? И потому ли, что я отдалилась от многих ненавидящих меня, вы полагаете, что у меня нет даров для этого человека? Пусть позор падет на меня, если я не наделю его многими скрытыми прелестями, дабы он был любим женщинами и ему знакомы были все виды любви, среди которых нет порочных. И сверх всего я наделю его божественным чувством осязания, благодаря которому он познает бессмертных богов.

Тотчас же в гневе заговорила девственная Артемида:

— Прочь отсюда, собакоглазая, бесстыжая! Зло ты всегда сеяла среди мужчин, а для женщин ты тяжелое проклятие. Ибо когда, прибегнув к обману, ты наполнила ее чрево и она в муках рожает, тогда женщина призывает меня на помощь в своих тяжких страданиях, а тем временем ты возлежишь с каким-нибудь любовником на своем цветочном острове, позабыв о ней. Знай же, этого человека я не наделю дарами, а буду всегда враждебна ему из-за тебя. Я возбужу ненависть против него, страдания принесу ему и сладостную надежду на потомство отниму у него, пусть он страшится вражды моего народа.

Так сказав, она со злобой взглянула на золотую Афродиту, но та с лукавым смехом удалилась от них, скинув свои одежды, чтобы все могли узреть ее нагое тело, великолепное, бессмертное — наслаждение для богов и людей. И все боги жадно впились в нее взором, а богини в злобе отвернулись, все, кроме лишь Афины, от которой ничто не скрыто. Тут поднялся Арес, спешивший последовать за бессмертной, чтобы возлечь на ее груди. Но прежде чем удалиться, он произнес:

— Дай мне сказать слово, о Зевс. Я одарю этого человека силой и в битве буду стоять подле него.

И Арес повернулся и последовал за вечной Афродитой, и они возлегли на золотое ложе работы Гефеста, будучи совершенны во всех деяниях любви. И Афродита склонила кипарисы и соединила их вершинами, чтобы скрыться от взоров богов и людей, а на полях зацвело множество цветов, и воздух наполнился благоуханием от их дыхания.

Когда они ушли, остальные боги и герои говорили в собрании, и каждый приносил свой дар, некоторые искренно, но большинство с насмешкой и ехидством, ибо, как и детям человеческим, богам тоже ведомы гордость и злоба, и они тяжко гнетут праведника, борющегося со злом. Но наконец заговорила Изида^[2], богиня варваров, старшая среди богов, из милости давших ей приют у своего очага, и она так сказала:

— О владыки, не пристало мне, изгнаннице и просительнице среди богов, наделять дарами хотя бы даже одного из той слабой породы людей, которая неисчислима, как песок, и быстротечна, как свет на мерцающей ряби вод. Но все же богиня я — и вот мой дар! Подобно тому, как я обречена вечно скитаться в поисках утраченных частиц тела Озириса, моего повелителя, так я обрекаю этого человека вечно скитаться в поисках утраченных частиц красоты, которая исчезла, покоя, которого быть не может, экстаза, который возможен лишь в мечтах, и совершенства, которого не существует. И пусть свидетелями этих слов моих будет солнце над моей головой, луна под моими ногами и