гордый король Нуменора, смотрел с недоверием:

- И кто же Властитель Тьмы? – спросил он.

- Валар запретили называть его имя. Все славу творца мира они хотят присвоить себе. Но он там, в сердце ночи, из которой он создал свет. Валар дал он свой свет – вот как они отблагодарили его! Но что толку говорить, противопоставляя одни слова другим? Я покажу тебе, если хочешь, - так говорил Саурон и Ар-Фаразон слушал его, завороженный. Смертный король смертных людей захотел узреть изначальную тьму до рождения и смерти.

В запертой зале Саурон произнес слова, и пала тьма, все скрывающая от взгляда и слуха, а он разжег огонь. Белое пламя, которое горит само по себе. Пламя Мелькора.

- Из Тьмы пришедший, прародитель Света, внемли мне.

В ослепительном пламени вдруг явилась черная тень, будто темное пламя горело на фоне белого и затмевало его собственным светом.

«Теперь ты пришел ко мне, Мируб. Давно я не видел тебя» .

Но лишь Саурон слышал слова Мелькора, сказанные ему.

Саурон с самого начала думал, что с этим планом что-то было не так, но с недавних пор о таких мелочах, как шаткость собственных планов и верность собственных решений, он почти не задумывался. И когда шаг уже был сделан, отступать - некуда.

Саурон знал, что король его не слышит, и, должно быть, сейчас охвачен небывалым восторгом - иллюзия того, что бесплотный белый свет вдруг начал вещать премудрые истины, захватили его, и пока об Ар-Фаразоне можно было не волноваться.

- Я думал, Темнейший, там, где ты пребываешь, времени нет. Значит, наврали…

- Ты думал, о Верный! Ты думал… И я думал о тебе здесь, где времени нет, как тебе говорили твои новые хозяева, которых ты уличаешь во лжи. Могу ли я теперь услужить тебе? Помочь ли тебе советом? Или ты хотел показать меня этому человеку – меня, раскаявшегося и усмиренного?

Саурон через плечо посмотрел на человека - Ар-Фаразон, кажется, впадал в настоящий экстаз, и было понятно, что вскоре придется вывести его из этого состояния - и почему только тела людей столь слабы?..

- Ты говоришь о моих хозяевах, о Бесплотнейший, но для них я как тот змей, что готов ужалить приручающую руку. О раскаянии и примирении ты говоришь. Но я в это верю не больше, чем в то, что этот,- он кивнул в сторону Ар-Фаразона,- доберется до Валинора вплавь.

Мелькор молчит. Долгие годы во мраке, холодном, как объятия Унголианты. Он – дух огня, связавший себя творением. Отдавший свои силы Арде, величайшему из сокровищ. Те, что младше его, перехитрили его и отправили на муку, а теперь еще майя, некогда покорный, смеется над тем, кто унижен. Он хочет поговорить – мы поговорим. У нас теперь все время мира, сколько бы там его не было в руках Эру.

- Я слушаю тебя, Мируб.

- Ты называешь меня моим изначальным именем,- Саурон ступил на полшага ближе, теперь больше не обращая внимания на смертного за своей спиной,- уже много веков никто меня так не называл. Я служил тебе, и те, кто видит суть вещей, называют меня твоим отблеском. Ты хотел бы, быть может, взглянуть, как отражается твой огонь в моих деяниях? Ведь даже сполна напоив эту почву их кровью, я не смог сравниться с тобой. Говорят.

Мелькор знал, что такое лесть, и видел ее насквозь. Но слышать, как кто-то снова говорит ему слова «я служил тебе» и «я не смог сравниться с тобой»! Слышать голос оттуда, из мира, закрытого для него, из мира, где есть кровь и почва… Ради этого он готов был разговаривать. Он мечтал об этом!

- Расскажи мне обо всем, Мируб! Покажи мне то, что ты сделал! Я хочу узнать, в чем отражается мой огонь.

Саурон улыбнулся.

- О, я расскажу, Лучезарнейший,- пообещал он,- но сейчас, боюсь, мне нужно привести в чувства короля Нуменора, иначе этот от счастья отдаст концы, и придется умащивать новое людское сердце. А это не так легко, как может показаться…- он вздохнул, повернулся к Ар-Фаразону,- все ли ты слышал, мудрейший король?

1 Саурон.

О, Любопытнейший!

Как и обещал, я пишу тебе это письмо в момент, когда смог отложить в сторону свои нынешние хлопоты и с надеждой не столько развлечь тебя, сколько поведать о том, что со времени твоего пленения ничего, собственно, не изменилось. Сердца смертных и бессмертных здесь все так же слабы – одни слабее других, но это лишь вопрос времени. В этом мире, как и прежде, нет места ни доверию, ни самоотверженности, ни любви. Только пустые клятвы, тщеславие и предательство. Но не это ли почва для прекраснейших цветов зла, которые ты, о Учитель, научил меня взращивать и лелеять?

Мир все так же предсказуем – стоит потянуть за одну ниточку покрывала его пресветлой доброты, и весь узор распадется. Нити останутся блестящими и прочными, но из этих нитей можно будет соткать теперь как покрывало с иным узором, так и висельную веревку. В искусстве плетения, о Хитроумнейший, я совершенствуюсь с каждым днем. Прежде я плел венцы из чистейшего серебра и сладкие песни из возвышеннейших слов. Теперь же мой материал – человеческая гордыня. Видел бы ты их, о Божественнейший! Эти люди готовы за славу, победу и бессмертие поверить даже самой грубой лжи. А мне ли не знать, что такое ложь, и мне ли не преподносить ее, как величайший подарок?

Я был Дарителем и прежде, но теперь в каждом подарке сокрыт ядовитый шип. Я травлю смертных их собственным ядом. О, это ли не забавно?

Я надеюсь, что в вечной пустыне Ничто это краткое послание хоть на немного, но развлечет тебя. Признаюсь, я и сам рад, что пишу эти строки – за много веков никому я не рассказывал ничего, что не вело бы к их гибели.

Остаюсь искренне твой – и телом, и духом (заметь, и ни слова про сердце),

Майрон, Саурон, Гортхаур… выбери имя по вкусу.

2 Мелькор

Мелькор выслушал послание Саурона – это был именно текст, сказанный словами, а не прямое общение при помощи мыслей, которое связывало их через пламя. Саурон развлекался – сжег какого-то нуменорца, пока другие вокруг пели заученный текст на плохом валарине, полагая, что поют гимн Творцу миров. Мелькор бы посмеялся, если бы ему не было так больно – стоило пробудиться от того полусна, в котором он пребывал все эти столетия, как ужасая цепь из белого света, скованная Ауле из песен Манве и Варды, вновь засияла ослепительным блеском. Он был скован по рукам и ногам и прикован к Арде – к тем ее силам, которыми он не владел, но которые понимал достаточно для того, чтобы видеть их. Боль мешала