Когда он будет вспоминать церемонию распределения в последующие годы, он еще не раз посмеется: скольким волшебникам придется дорого заплатить всего за одно слово, выкрикнутое старой шляпой Годрика Гриффиндора? Дань традиций сегодня высока как никогда прежде. Но это всё будет потом. Потом, когда он поймет, почему отец говорил ему ни за что не выбирать Слизерин, если Шляпа предоставит ему выбор; и почему некоторые ученики, услышав название факультета, с отчаянной надеждой оглядываются на преподавателей: может быть, можно пройти распределение заново?

Но сейчас в Британии только семьдесят третий год, и ничто из этого не имеет значения.

Ничто вообще не имеет значения, кроме слов, которые Барти помнит наизусть, потому что эти слова венчают родовое древо его Дома в официальном перечне Древнейших Домов Визенгамота. За тысячу лет они успели намертво въесться в кровь его рода.

Я хочу быть лучшим, говорит одиннадцатилетний Барти Крауч-младший Распределяющей Шляпе. Самым лучшим из всех волшебников.

После первого, очевидного варианта, Шляпа предлагает ему Гриффиндор, доблестный путь отважных; заверяет, что в Пуффендуе всегда найдется место усердным и верным; и, конечно, он был бы самым лучшим в Когтевране, потому что любопытство, упорство и амбиции — три ключа, перед которыми не устоит ни одна тайна.

Слизерин, упрямо повторяет Барти. Он не хочет быть лучшим в Когтевране, он хочет быть лучшим среди всех. Только на одном факультете из четырех можно этого достичь.

Поэтому последующее предупреждение Шляпы он принимает как должное — невозможно и представить, что подобная возможность давалась бы даром. И соглашается.

Когда Шляпа оглушительно провозглашает его факультет, в Большом зале воцаряется тишина. Спустя несколько мучительно долгих секунд кто-то за дальним столом неосторожно громким шепотом переспрашивает: Крауч? сын того самого?..

Барти Крауч (младший) поднимается с табурета, кладет на него затихшую Распределяющую Шляпу и безупречно ровным шагом направляется к столу с изумрудно-серебряными флагами. За его спиной объявляют имя следующего ученика, но все взгляды все еще направлены на него, он безо всякого чтения мыслей может ощутить в них недоверие (конечно, он ведь чистокровный), разочарование (Краучу стоило бы лучше поработать над воспитанием сына), презрение (нам не нужен этот аврорский выкормыш).

Староста факультета, Илиан Нотт, сдержанно кивает ему: в Слизерине всегда рады приветствовать наследника Древнейшего Дома. Барти понимает недосказанное без лишних подсказок: но тебе придется постараться втройне, чтобы заслужить здесь доверие.

Он улыбается Нотту вышколенной, отточенной до совершенства во время занятий с гувернерами улыбкой. В Слизерине все достойные его внимания улыбаются только так — это визитная карточка любого чистокровного рода, и добавлять ничего не нужно, все, чье мнение имеет вес, отлично понимают его ответ. Возможно, для некоторых — очень немногих — из собравшихся за столом этого уже достаточно, чтобы счесть его своим. Мальчик из Дома Блэков, тоже первокурсник, поглядывает на него с интересом и дерзкой искоркой соперничества: в этом году только они двое из Древнейших Домов оказались в Слизерине, и, значит, им предстоит соревноваться за первенство до самого выпуска или до тех пор, пока один из них не проиграет другому слишком явно.

Nil satis nisi optimum — фамильное мотто Дома Краучей. Носить его без фальши гораздо труднее, чем громкие лозунги про чистую кровь, и Регулусу Блэку придется понять это собственнолично.

***

Шуршание совиных крыльев наполняет Большой зал — как и возмущенные возгласы первокурсников, еще не приучившихся защищать свои тарелки от дождя из газет, писем и посылок. Барти решает, что ему и без новостных сплетен хватает забот, а вот сидящий слева от него Рег ловит свой «Ежедневный пророк», со скептическим энтузиазмом встряхивает и разворачивает смятую газету — и цепенеет вместе со всем залом. Уже в оглушительной тишине Барти краем глаза заглядывает на первую полосу.

«Уолтер Харвинтон приговорен к пожизненному заключению»

«Правосудие Крауча: Пожирателей смерти не спасут титулы»

Во рту у него становится сухо.

Семьдесят шестой год, шесть лет с начала войны, и он все еще…

— Ты знал!

Эллен Харвинтон, на один год старше него, смотрит на него с противоположного конца стола Слизерина. Ее лицо белее бумаги, на которой жирным черным отпечатана цитата приговора ее отца.

Семьдесят шестой год, шесть лет с начала войны, и он все еще не знает, что ответить Эллен. Или Ирвину. Или Аврелию и его сестре.

Регулус поднимает глаза от газеты, Барти чувствует его взгляд, друг хотел бы помочь ему, но даже не представляет, как. Никто не в силах помочь Пожирателям смерти и их пособникам. Уолтер Харвинтон будет мертв в течение месяца, и его смерть будет настолько мучительной, что ее будут ставить в пример детям, которым еще только предстоит выбрать свою сторону в войне.

Он это знает. Эллен это знает. Каждый человек в зале это знает.

Эллен шепчет еще что-то, прежде чем ее не уводит староста — Барти не слышит, что, но ему бы хотелось надеяться, что это просто ругательство, лишенное магической силы. Больше сотни взглядов провожают осиротевшую мисс Харвинтон до самых дверей Большого зала — а потом обращаются к нему. На ощупь они кажутся острее заклятия Пронзающих Игл, которое он когда-то пытался разучить вместе с Регулусом.

Барти возвращается к своему пудингу. Он искал подходящие слова во всех известных ему языках на протяжении трех лет и не нашел их — поэтому нет смысла оправдываться или объяснять, что отец не присылает ему в дежурных письмах сводки отчетов аврората. И тем более нет смысла давать другим понять, что пудинг застревает у него в пересохшем горле: показать слабость в Слизерине практически равносильно гарантии поражения.

За столами постепенно снова начинают звучать голоса.

— Я не знал!

Он волшебник, поэтому удара о стену недостаточно, чтобы он потерял сознание — но от боли, страха и адреналина в голове штормовой водоворот, синтаксис человеческих языков и формулы заклинаний спутываются в один огромный гудящий клубок где-то внутри.

Глупо. Как глупо. Он всегда был так осторожен, как его подстерегли? Неужели у этих кретинов была