его куратором, был Стивом, который был его другом, тогда Барнс не был… был? Барнс был…

Логика горела.

Пальцы вонзились в короткие волосы, щетины как раз хватило, чтобы вцепиться и дернуть. Если Стив был его другом, то чем был Барнс? Что было посажено под замок, но не являлось Солдатом? О чем можно заботиться, посадив его в клетку? Животное. Преступник. Что-то опасное.

Что было опасным?

Враг.

Что было врагом и в то же время другом?

Кожу на голове саднило, короткие волоски сыпались между пальцев на постель. Секунды сливались в минуты, двадцать, сорок пять. Зубы тревожили ранку на пальце, кровь текла по подбородку.

Дверь открылась, и Роджерс-Стив-Не Куратор вошел в комнату. Он пересек ее за несколько быстрых решительных шагов, только лишь слегка замешкавшись при виде пальцев Барнса. Но не остановился. Осторожные руки взяли Барнса за лицо – Стив опустился на колени рядом с кроватью.

- Пойдем, дружище. Готов отсюда выбраться?

Он потянул кисть Барнса вниз и бережно ее сжал.

В груди Барнса расцветала надежда.

- Я могу идти?

- Если хочешь, – сказал Стив. – Я сам провожу тебя к выходу и вызову такси. Но я думал, ты захочешь пожить со мной. Повар из меня неважный, зато есть пара игр, в которые можно поиграть, и теплая постель, и я буду защищать тебя, дружище. Обещаю. Никакой рекалибровки, никаких пыток, больше никаких запертых помещений. Я помогу тебе. Ты будешь в безопасности и…

Барнс бросился Стиву на грудь, зарылся лицом ему в плечо, чувствуя на себе крепкие руки.

- Обещаешь? – выдохнул он. – Обещай, обещай.

Обещать. Saad. Promesa. คำมั่นสัญญา. Заверять, что обязательно сделаешь, дашь или организуешь что-то. Гарантировать или объявлять, что что-то случится. Ручаться. Брать обязательство, которое дает право чего-то ожидать. Стив пообещал.

Он обнял Барнса крепче – безопасно, оберегая – и позволил ему слушать свое дыхание. Большая ладонь гладила Барнса по спине.

- Ты со мной, дружище, – сказал он.

Ухо Барнса прижималось к груди Стива, в голове творилась неразбериха. Если Стив не лгал, он не был Солдатом, ждущим рекалибровки, или человеком с гор. Он не был Солдатом и не обязан был становиться Баки.

- Кто я теперь? – спросил он.

- Кто угодно, кем хочешь быть.

Голос Стива рокотал возле уха.

Барнс хотел быть уверенным. Сильным. Достойным. Он хотел показать Стиву, что он не всхлипывающий трус, который прячется под кроватью, ожидая, когда куратор выволочет его наружу. А еще он хотел остаться здесь, в безопасности, и позволить Стиву поддерживать его хотя бы некоторое время.

Барнс закрыл глаза и сосчитал до пяти, потом отстранился.

- Я хочу пойти с тобой, – сказал он. – Но если я передумаю, мне можно будет уйти?

Лицо Стива исказилось, словно он был счастлив и печален одновременно, но он кивнул:

- Только скажи, и я сам отведу тебя к дверям.

Барнс оглядел белую комнату.

- Я готов.

Стив шагнул назад, чтобы дать ему место встать. Собрав мармеладную армию, Барнс огляделся в поисках места, куда ее сложить. В его пижаме не было карманов. Стив протянул ладонь и держал, пока Барнс с подозрением его изучал. Теперь, когда капитан Роджерс был Стивом, а не Куратором, Барнсу не нужно было автоматически ему подчиняться. Наконец, он отдал мишек и с тревогой сверхзаботливой мамаши наблюдал, как Стив распихивает их по карманам.

Дверь зияла, как пасть чудовища, готового поглотить его в любую минуту, но в тот миг, когда Барнс переступил порог своей тюрьмы, он почувствовал, как расслабляется. Разум вздрогнул, как поезд, сменивший ветку. Привычки заключенного отпадали

Плечи выпрямились, голова вскинулась. Дрожь в руках и ногах стихла, и сознание очистилось. Страх уходил по мере того, как они удалялись от камеры. Движения Барнса стали увереннее, шаги шире.

Он был на воле.

*

Его новая комната находилась рядом с комнатой Стива. Здесь была большая мягкая кровать с сине-зеленым клетчатым одеялом и четырьмя пухлыми подушками. Был мягкий красный ковер за кроватью, куда можно было зарыться пальцами ног. Рядом с дверью, напротив окна с тонированными стеклами, стоял коричневый шкаф, достаточно большой, чтобы в нем прятаться.

Если Барнс открывал дверь, то попадал в короткий коридор с кремовыми стенами. Если делал три шага, то видел комнату Стива – с открытой дверью, чтобы Барнс знал, что его рады видеть. Комната Стива была завалена всякой всячиной: бумага, карандаши, чернила, краски – но кровать он заправлял с армейской аккуратностью.

Если Барнс хотел есть, в буфете была еда. Вода бежала из крана. Туалетная бумага была толстая и мягкая. Был горячий душ с маленькими синими цветами, нарисованными на белой плитке. Незабудки.

Барнс поднял голову с подушки, мягкой, как зефир, и такой теплой – и вылез из постели. Луна начала заходить. Мир снаружи спал.

Завтра ему предстояло встретиться с Сэмом для очередного сеанса. Они разговаривали о том, как прошел день, и Сэм давал ему небольшие задания на неделю. Кое-что Барнс делал и по собственной инициативе – принимал душ каждые два дня и ел, когда чувствовал голод.

Другие вещи были труднее.

Терапия. Друг Стива, Сэм, требовал, чтобы Барнс рассказывал о том, каково ему было в руках ГИДРы. Барнс стыдился говорить, как стоял голый, позволяя до себя дотрагиваться. Ему было неловко признаваться, что он никогда не сопротивлялся и не пытался убежать. Он не хотел рассказывать о целях, о кошмарах или тех временах, когда просыпался и на несколько секунд до того жаждал покоя, что мечтал снова стать бесчувственным, опустошенным. Иногда воспоминания путались, и то, что казалось таким реальным в один день, оказывалось лживым через две недели.

Тем не менее, лицо Сэма никогда не менялось. Он всегда слушал спокойно, только издавал тихие звуки, показывая, что слушает. Он никогда не отрицал ничего, что Баки говорил, и ценил то, что тот чувствовал, даже если в этом не было смысла. Чувства, утверждал Сэм, не бывают правдой или ложью, они просто есть.

День за днем они разговаривали, а когда чувства и эмоции Барнса успевали уложиться, встречались вновь. Затем снова перебирали все, что говорил Барнс, и Сэм помогал ему проработать это, подкрепляя фактами и