Ирина Лакина Солнце Торбуса

Файл создан в Книжной берлоге Медведя.

Над Торбусом догорали последние лучи солнца. Уже почти столетие эта жаркая и далекая звезда загоралась над городом всего на несколько часов, словно опасаясь опалить свой лик о высокие языки пламени, которые круглосуточно возвышались над городом.  Пламя, то и дело вспыхивающее за крепостной стеной, создавало испепеляющий кокон, в который был погружен город. Из-за постоянных потоков горячего воздуха в атмосфере не осталось ничего живого.  Пепельного цвета пыль витала в небе над городом, покрывая здания, мостовые, лица и одежду горожан. Пахло серой, гарью и сухим хворостом. Торбус был похож на огромное серое пятно в центре пожара.

В самом центре города, на высоком холме, возвышалась резиденция дожа.  Некогда прекрасное здание, построенное из римского розового мрамора и слоновой кости, теперь превратилось в безликий каменный истукан грязно-земельного цвета.

Зарий, дож Торбуса, правящий городом последние 7 лет, нервными шагами мерил верхнюю террасу замка.  Уже немолодой, но все еще крепкий мужчина со светлыми голубыми глазами и волевым подбородком, он мог бы казаться моложе благодаря своей выправке и поистине королевской осанке, если бы не безграничная усталость во взгляде и несколько крупных морщин, пронзающих его упрямый лоб и носогубный треугольник.  Он давно потерял сон. Его попытки вернуть себе реальную власть все эти годы не принесли никакого успеха, и он все чаще думал о том, что играет роль куклы, которую демонстрируют народу ради забавы.  Уже несколько десятков лет реальная власть в городе принадлежала кучке религиозных фанатиков, сумевших в свое время обвести вокруг пальца его прадеда, Фаруса, второго дожа из династии Продиторов, потомков самого Иуды, сына Симона.

Дышать, как всегда, было нечем. В одно мгновение ему даже показалось, что в воздухе можно различить крупицы горячего пепла, которые с каждым вдохом попадают в легкие, заставляя их судорожно сокращаться.

 — Неужели ничего нельзя сделать? — Зарий резко остановился и повернулся лицом к седому старику, одетому, словно месопотамский божок,  в черный балахон, сплошь расшитый золотыми нитками. На его вытянутой, словно морда лошади, голове возвышалась странная конструкция, по форме отдаленно напоминавшая жуткую корону из змеиных клыков и двух пар крыльев летучей мыши. Бросив беглый взгляд на этот  отталкивающий  головной убор, Зарий невольно схватился правой рукой за грудь, как раз в том месте, где бешено колотилось его сердце.

 — Простите, сир! Амалия была поймана на месте преступления. Наши стражники схватили группу из 5 человек, которые в подземелье, под одним из наших храмов, устроили место поклонения этому исчадию небес, лже-пророку и псевдо-чародею Иисусу!

Голос старца звенел, словно струны новой арфы. Произнеся имя Христа, он дважды сплюнул на пол и скрестил пальцы на левой руке в знак отторжения его учения.

 — Как вы знаете, все больше и больше людей в Торбусе тайно принимают обряд крещения и посещают сборища этой секты! Пожарища за крепостной стеной не успевают потухнуть, количество пойманных и приговоренных еретиков с каждым днем растет. Наша власть и вера в опасности. И в такой ситуации мы не можем закрыть глаза на проступок Амалии. Ее казнь станет уроком для всех, кто предал Князя Мира Сего Демогоргона! Никто не избежит наказания! Пощады не будет, даже для дочери дожа!

Зарий поежился и мысленно чертыхнулся. Он уже сотни раз предупреждал дочь, что к добру это не приведет! Он давно догадывался, что с его любимицей творится что-то неладное: она стала часто пропадать по ночам из своих покоев, перестала подводить сурьмой брови и сплевывать на пол при упоминании имени Христа. А однажды служанка сказала ему, что нашла в шкатулке у Амалии маленький деревянный крестик. Зарий тогда дал этой женщине мешок с золотыми монетами, и под покровом темноты она покинула этот город. Навсегда.

В ту ночь он довел свою дочь до слез, требуя во всем сознаться. Как оказалось, в ту секту ее привела обычная человеческая жалость. Однажды она увидела, как молодую женщину везли за крепостную стену, чтобы сжечь, а рядом бежали трое ее детей, которые кричали навзрыд, спотыкались и падали, глотая клубы пыли и слезы.

На Амалию тогда не подействовали его слова о законе, вере и лучшей жизни для всех сожженных на Бафомете. Упрямой она была в него.

 — Возможно, стражники ошиблись и неверно истолковали цель собрания. Моя дочь не могла так поступить!  — Зарий топнул ногой и начал угрожающе подступать к старцу.

— Мне очень жаль, сир! Но закон одинаков для всех, и завтра на заре Амалия будет предана обряду очищения души от скверны христианской религии. В нашем государстве нет места для почитателей этого предателя, некогда возомнившего себя превыше нашего создателя и Князя Мира Сего Демогоргона! Да будет власть его вечна! — Произнеся имя своего покровителя, жрец сложил руки в молитвенной позе и низко поклонился серому каменному полу.

 — Меркус, ты верховный жрец. Ты принимаешь окончательное решение в суде инквизиторов. Спаси мою дочь! Я озолочу тебя, ты будешь купаться в золоте! Я построю три новых храма во имя Демогоргона, а Амалию отдам ему в жрицы! Только пусть живет! — Массивное тело Зария с грохотом опустилось на колени перед стариком, в то время как его голубые зрачки с мольбой впились в серое морщинистое лицо главного инквизитора.

 — В данном случае я бессилен, Зарий! Мне льстит твое желание восславить имя Демогоргона, но по закону в случае, когда обвиняемый задержан в группе лиц, его судьбу решает суд присяжных-инквизиторов. Приговор тебе известен и обжалованию не подлежит. Смирись.  Там, под покрывалом пламени и пепла, твоя дочь очистит душу и попадет в объятия самого Князя Мира Сего! Воспринимай это как дар! Мне больше нечего тебе сказать.

Старик начал медленно пятиться назад, шаркая деревянными сандалиями и шелестя подолом балахона, пока его сгорбившаяся в поклоне спина не уперлась во входную дверь.

Зарий, по-прежнему стоявший на коленях, вздрогнул, услышав, как сначала скрипнула, а затем грохнула тяжелая дубовая дверь на железных петлях.

В горле образовался жгучий комок ярости и боли, который начал сдавливать грудь и легкие, мешая сделать вдох. Крупные соленые слезы покатились по лицу, смывая серую пепельную пыль и оставляя борозды с проблесками светлой кожи.

Амалия была его светом,