Через несколько дней ребята получили из Клина ответное письмо.
Клин. 4 января 1959 г. Дорогие ребята! Дед Мороз принес мне ваше послание, а я поручаю ему передать вам мое, с самыми лучшими пожеланиями на 1959 год. Да, конечно, я помню хорошо своего дядю П. И. Чайковского. Мне было уже 17 лет, когда он умер. Только вы ошиблись, «Детский альбом», который вам всем так нравится, посвящен не мне, а моему брату Владимиру Львовичу, который был на 4 года старше меня. О том, как создавался альбом, я помнить не могу, но как играл для нас дядя Петя разные пьески из него, я помню. Мы много раз маршировали и плясали под его музыку. Он очень любил детей. Своих у него не было, и нас, детей своей сестры Александры Ильиничны, он считал своими. Мы каждый раз с нетерпением ожидали его приезда в Каменку. Мы знали, что с дядей Петей в дом придет веселье и радость. Лучшего затейника всяких игр, пикников (выездов с самоваром и чаем в лес) — я не знаю. Дома у нас народу было много, так как мы жили в своем родовом гнезде Каменке, где, кроме нашей большой семьи, жили еще другие семьи Давыдовых — потомков известного декабриста. Когда вся молодежь сходилась потанцевать, попеть, поиграть,— народу собиралось много. Еще приезжали молодые дяди Чайковские — Анатолий и Модест (младшие братья Петра Ильича — близнецы), кроме того — родные Чайковских. Устраивались целые балы, и у рояля неизменно сидел дядя Петя. Его сменяли только для того, чтобы и он смог потанцевать. Дядя Петя любил танцевать и не только на вечерах. Он знал хорошо и балетные танцы. В Каменке устраивались целые балетные спектакли— правда, в них принимал участие Модест Ильич, а Петру Ильичу приходилось быть «оркестром». У нас в Каменке впервые был поставлен балет «Лебединое озеро», конечно, это было совсем не то, что вы теперь можете видеть в театрах! Это был только совсем небольшой спектакль, в котором принимали участие мои старшие сестры, а роль Принца исполнял дядя Модя (Модест Ильич). Важно то, что для этого спектакля Петр Ильич сочинил музыку. Играл он ее, конечно, без нот, поэтому она не сохранилась, но главная музыкальная тема перешла в прославленный балет «Лебединое озеро». Это знаменитая тема лебедей, которая звучит в балете, когда танцуют лебеди и на сцене появляется Одетта. Каменский спектакль происходил за несколько лет до того, как дяде Пете предложили написать балет. Меня еще в то время не было на свете. Я родился как раз в том году, когда создавалось «Лебединое озеро» — в 1876 году Петр Ильич очень любил детей. Он говорил: «Цветы, музыка и дети составляют лучшее украшение жизни». Но как ни баловал он нас, он всегда требовал от нас прилежания, аккуратности, усидчивости в работе. Петр Ильич говорил, что «настоящий, честный артист не может сидеть сложа руки под предлогом, что он не расположен», «работать нужно всегда». Советую и вам, будущим музыкантам, помнить этот завет Петра Ильича, и еще раз желаю вам успехов в музыкальной и обычной школе, и еще раз большое спасибо за ваш новогодний привет. Ю. Давыдов Главный хранитель Государственного Дома-музея П. И. Чайковского
Несколько лет назад на чердаке старого дома в городе Трубчевске я нашел растрепанную книгу. Переплета не было, первые тридцать страниц кто-то вырвал, но все же я прочел эту книгу до конца — за один вечер. Она заключала в себе рассказы неизвестного автора из жизни музыкантов, певцов и актеров. Рассказы были старомодные, чуть сентиментальные, покрытые тем тусклым налетом времени, который мы замечаем на старых вещах. Но все же я решаюсь восстановить по памяти один из этих рассказов и предать их на суд читателей. Делаю я это из уважения к их безвестному, быть может, несколько наивному, но чистому сердцем автору. В один из зимних вечеров 1786 года на окраине Вены в маленьком деревянном доме умирал слепой старик — бывший повар графини Тун. Собственно говоря, это был даже не дом, а ветхая сторожка, стоявшая в глубине сада. Сад был завален гнилыми ветками, сбитыми ветром. При каждом шаге ветки хрустели, и тогда начинал тихо ворчать в своей будке цепной пес. Он тоже умирал, как и его хозяин, от старости и уже не мог лаять. Несколько лет назад повар ослеп от жара печей. Управляющий графини поселил его с тех пор в сторожке и выдавал ему время от времени несколько флоринов. Вместе с поваром жила его дочь Мария, девушка лет восемнадцати. Все убранство сторожки составляли кровать, хромые скамейки, грубый стол, фаянсовая посуда, покрытая трещинами, и, наконец, клавесин — единственное богатство Марии. Клавесин был такой старый, что струны его пели долго и тихо в ответ на все возникавшие вокруг звуки. Повар, смеясь, называл клавесин «сторожем своего дома». Никто не мог войти без того, чтобы клавесин не встретил его дрожащим старческим гулом. Когда Мария умыла умирающего и надела на него холодную чистую рубаху, старик сказал: — Я всегда не любил священников и монахов. Я не могу позвать
Клин. 4 января 1959 г. Дорогие ребята! Дед Мороз принес мне ваше послание, а я поручаю ему передать вам мое, с самыми лучшими пожеланиями на 1959 год. Да, конечно, я помню хорошо своего дядю П. И. Чайковского. Мне было уже 17 лет, когда он умер. Только вы ошиблись, «Детский альбом», который вам всем так нравится, посвящен не мне, а моему брату Владимиру Львовичу, который был на 4 года старше меня. О том, как создавался альбом, я помнить не могу, но как играл для нас дядя Петя разные пьески из него, я помню. Мы много раз маршировали и плясали под его музыку. Он очень любил детей. Своих у него не было, и нас, детей своей сестры Александры Ильиничны, он считал своими. Мы каждый раз с нетерпением ожидали его приезда в Каменку. Мы знали, что с дядей Петей в дом придет веселье и радость. Лучшего затейника всяких игр, пикников (выездов с самоваром и чаем в лес) — я не знаю. Дома у нас народу было много, так как мы жили в своем родовом гнезде Каменке, где, кроме нашей большой семьи, жили еще другие семьи Давыдовых — потомков известного декабриста. Когда вся молодежь сходилась потанцевать, попеть, поиграть,— народу собиралось много. Еще приезжали молодые дяди Чайковские — Анатолий и Модест (младшие братья Петра Ильича — близнецы), кроме того — родные Чайковских. Устраивались целые балы, и у рояля неизменно сидел дядя Петя. Его сменяли только для того, чтобы и он смог потанцевать. Дядя Петя любил танцевать и не только на вечерах. Он знал хорошо и балетные танцы. В Каменке устраивались целые балетные спектакли— правда, в них принимал участие Модест Ильич, а Петру Ильичу приходилось быть «оркестром». У нас в Каменке впервые был поставлен балет «Лебединое озеро», конечно, это было совсем не то, что вы теперь можете видеть в театрах! Это был только совсем небольшой спектакль, в котором принимали участие мои старшие сестры, а роль Принца исполнял дядя Модя (Модест Ильич). Важно то, что для этого спектакля Петр Ильич сочинил музыку. Играл он ее, конечно, без нот, поэтому она не сохранилась, но главная музыкальная тема перешла в прославленный балет «Лебединое озеро». Это знаменитая тема лебедей, которая звучит в балете, когда танцуют лебеди и на сцене появляется Одетта. Каменский спектакль происходил за несколько лет до того, как дяде Пете предложили написать балет. Меня еще в то время не было на свете. Я родился как раз в том году, когда создавалось «Лебединое озеро» — в 1876 году Петр Ильич очень любил детей. Он говорил: «Цветы, музыка и дети составляют лучшее украшение жизни». Но как ни баловал он нас, он всегда требовал от нас прилежания, аккуратности, усидчивости в работе. Петр Ильич говорил, что «настоящий, честный артист не может сидеть сложа руки под предлогом, что он не расположен», «работать нужно всегда». Советую и вам, будущим музыкантам, помнить этот завет Петра Ильича, и еще раз желаю вам успехов в музыкальной и обычной школе, и еще раз большое спасибо за ваш новогодний привет. Ю. Давыдов Главный хранитель Государственного Дома-музея П. И. Чайковского
ПЕСНЯ О ЛЕНИНЕ
Слова Р.СЕЛЯНИНА, Музыка Анат.НОВИКОВА
1. В маленьком и тихом городе Симбирске,
Там, где катит воды мать российских рек,
Всем народам мира дорогой и близкий,
Родился великий человек.
Припев:
В праздники и будни вместе с нами Ленин,
И живет он вечно в памяти людской,
Светоч нашей жизни, солнце поколений,
Сердце нашей Партии родной.
2. Не свою ли силу, свой простор без края
Ленинскому сердцу Волга отдала,
Чтоб он шел по жизни, устали не зная,
И вершил великие дела.
Припев.
3. Ой, над Волгой зори, зори золотые,
Пусть пройдут столетья, пролетят года,
Ильичево солнце светит над Россией,
И ему не гаснуть никогда.
Припев:
В праздники и будни вместе с нами Ленин,
И живет он вечно в памяти людской,
Светоч нашей жизни, солнце поколений,
Сердце нашей Партии родной.
К. Паустовский. Незнакомец
Несколько лет назад на чердаке старого дома в городе Трубчевске я нашел растрепанную книгу. Переплета не было, первые тридцать страниц кто-то вырвал, но все же я прочел эту книгу до конца — за один вечер. Она заключала в себе рассказы неизвестного автора из жизни музыкантов, певцов и актеров. Рассказы были старомодные, чуть сентиментальные, покрытые тем тусклым налетом времени, который мы замечаем на старых вещах. Но все же я решаюсь восстановить по памяти один из этих рассказов и предать их на суд читателей. Делаю я это из уважения к их безвестному, быть может, несколько наивному, но чистому сердцем автору. В один из зимних вечеров 1786 года на окраине Вены в маленьком деревянном доме умирал слепой старик — бывший повар графини Тун. Собственно говоря, это был даже не дом, а ветхая сторожка, стоявшая в глубине сада. Сад был завален гнилыми ветками, сбитыми ветром. При каждом шаге ветки хрустели, и тогда начинал тихо ворчать в своей будке цепной пес. Он тоже умирал, как и его хозяин, от старости и уже не мог лаять. Несколько лет назад повар ослеп от жара печей. Управляющий графини поселил его с тех пор в сторожке и выдавал ему время от времени несколько флоринов. Вместе с поваром жила его дочь Мария, девушка лет восемнадцати. Все убранство сторожки составляли кровать, хромые скамейки, грубый стол, фаянсовая посуда, покрытая трещинами, и, наконец, клавесин — единственное богатство Марии. Клавесин был такой старый, что струны его пели долго и тихо в ответ на все возникавшие вокруг звуки. Повар, смеясь, называл клавесин «сторожем своего дома». Никто не мог войти без того, чтобы клавесин не встретил его дрожащим старческим гулом. Когда Мария умыла умирающего и надела на него холодную чистую рубаху, старик сказал: — Я всегда не любил священников и монахов. Я не могу позвать