теперь же еще можно сыскать в каждом хуторе, подальше от большой дороги... десятка два, неизвестных другому хутору».

...Однажды,— это было в ночь под Ивана Купала,— заночевав на постоялом дворе в Севске по пути в Одессу, писатель был разбужен странным напевом, прозвучавшим особенно звонко в свежем предутреннем воздухе.

«Поди послушай, что это такое. Не купаловы ли песни?» — попросил он своего спутника. Оказалось, поют три девушки, они оплакивают старуху мать. И столько было подлинной поэзии в их горестном плаче-причитании, что Гоголю страстно захотелось запечатлеть в «Мертвых душах» родившуюся буквально на его глазах изумительную народную песню.

С каким волнением говорил Гоголь о русской протяжной песне: «Я до сих пор не могу выносить тех заунывных, раздирающих звуков нашей песни, которая стремится по всем беспредельным русским пространствам. Звуки эти вьются около моего сердца».

Народные песни пленяли великого писателя своей неизбывной красотой, глубиной и правдой чувств. В Москве, в Петербурге, в Киеве, на родной Украине или на далекой чужбине — всюду сопутствовала ему народная песня, она нужна была ему как воздух, как жизнь. Из-за границы просит он друзей прислать «хорошее издание русских песен или малороссийских». В Вене, собирая материалы для предполагавшейся драмы из украинской жизни, он читает и перечитывает украинские народные песни, и они помогают ему «надышаться стариной».

«Если бы наш край не имел такого богатства песен,— говорил писатель в одном из писем,— я бы никогда не писал истории его, потому что я не постигнул бы и не имел понятия о прошедшем...»

Народные песни первые пробудили в великом писателе интерес к истории родной страны. Созданию повести о мужественной борьбе Сечи Запорожской («Тарас Бульба») предшествовало изучение исторических народных песен и казачьих «дум» о Нечае, о Сагайдачном и других отважных сынах Украины.

Гоголь часто писал о том, что в народной песне живет душа народа. Об этом, говорил Николай Васильевич, должен помнить ученый, историк, «когда он захочет узнать верный быт, характеры, все изгибы и оттенки чувств и волнений, страданий и веселья изображаемого народа,— когда захочет выпытать дух минувшего века... тогда он будет удовлетворен вполне: история народа разоблачится перед ним в ясном величии».

Многим обязаны Н. В. Гоголю его современники — собиратели и составители сборников народных песен. Щедро отдавал он им песенные собрания неизвестных ранее образцов народного творчества, помогал советами. А гениальные творения Гоголя, овеянные поэзией народного быта, вдохновили наших композиторов на создание народно-бытовых опер. В них воплотился и блестящий гоголевский юмор и его задушевная лирика, вспоенные любимыми великим русским писателем народными песнями.

МУ3ЫКАЛЬНЫЕ ШАРАДЫ 

И. Кунин. Детство Чайковского

Есть невдали от могучей полноводной Камы старый заводской город — Воткинск. За двести лет он разросся, очень изменился, но и сейчас там стоит огромный прославленный машиностроительный завод. Город Воткинск знаменит не только заводом. В 1840 году здесь, в небольшом двухэтажном доме, в семье горного начальника родился Петя Чайковский, будущий композитор.

Мы сказали «Чайковский»,— и сколько мыслей, образов, мелодий ожило в памяти! Татьяна Ларина пишет письмо к Онегину, раздается утренний рожок пастушка, няня рассказывает о днях своей молодости, крестьянские девушки, перебирая ягоды, поют песню, которую, услышав однажды, нельзя забыть. Маленькие лебеди танцуют ночной порой на берегу волшебного Лебединого озера. Широко льется песня лодочников — баркарола, и звенят задорные бубенцы тройки во «Временах года». А сверкающая громада музыки в первом фортепьянном концерте!

Где зародилось это богатство? Откуда пришло оно к Чайковскому?

Все знают, что мощный поток Камы или Волги принимает и несет дальше воды многих рек и ручьев, но зарождается он в малом ключике — истоке. Так и громадное по ширине и глубине творчество Чайковского восходит к своему истоку. В детстве, самом раннем, он проникся красотой русской народной музыки, с детства страстно полюбил задушевные народные песни и удалую русскую пляску.

Восемь незабываемых лет прожил он в Воткинске, в дружной, сердечной, заботливой семье. И, сколько он себя помнил, музыка всегда звучала вокруг него.

Играла на рояле и пела Александра Андреевна Чайковская. Простенькую песню «Соловей, мой соловей» Алябьева, петую страстно любимой матерью, Петр Ильич до конца жизни не мог слушать без слез. Играл на флейте и пел отец. Видный инженер и начальник, постоянно занятый делами завода, он умел найти время для музыки и для детей. Осенними и зимними вечерами в гостеприимном доме Чайковских собирались инженеры, мастера, люди, проезжавшие по делам службы.

Метет и воет белая пурга за окнами, наметает высокие пушистые сугробы, а в комнатах тепло, уютно. Звучно стреляют пихтовые дрова в печах и каминах. Журчит оживленная беседа, из которой чуткий слух Пети выхватывает самое для него интересное.

Мать рассказывает о недавней поездке в Петербург, об опере, о концертах в Павловске. Имена Глинки, Моцарта, Россини западают глубоко в память.

Какое счастье! Один из гостей присел к роялю, и вот завораживают душу мазурки Шопена, ноктюрны Фильда...

Но главное впереди. Отец подходит к стоящему на почетном месте большому музыкальному ящику, оркестрине, и затейливым ключом заводит его. Сами собой начинают тогда медленно поворачиваться медные валы. Негромкая, хрупкая музыка льется из оркестрины. «Это Моцарт,— говорит Александра Андреевна,— а это Беллини. Из его оперы «Норма».

После такого вечера трудно заснуть. Музыка звучит в полной тишине, как будто она переселилась в голову Пети и живет там сама по себе. Это даже страшно. Испуганная воспитательница, заботливая Фанни Дюрбах, успокаивает плачущего мальчика. Но на другой день ему уже не