Нил Стивенсон Фрагмент третьего и последнего тома «Племён Тихоокеанского побережья», записок этнографической экспедиции 21XX года на Западный берег, сделанных её участником, профессором С*** Х***.

На протяжении трёх дней мы стояли лагерем в развалинах торгового пассажа, отсыпаясь на полу бывшего зала игровых автоматов, заваленного цветастыми остовами примитивных медиатронов, уже давно холодных и выцветших. Один из пассажных стеклянных лифтов, застрявший на третьем, последнем, этаже, представлял собой превосходнейшую точку наблюдения за парковочными площадками на юге. С этого направления капитан Нэйпир и ждал атаки, поэтому мы несли в лифте круглосуточную вахту. Абориген Тод, наш проводник, был поражён тем, что стеклянные стены целы, и всё гладил их руками, чем навлёк на себя гнев капитана.

— Стекло — полезная штука, но только пока оно прозрачно! Отыщи тряпку в каком-нибудь старом магазине одежды и вытри свои отпечатки, а не то проморгаем врага!

Получив нагоняй, Тод испуганно попятился из лифта и заспешил в сторону одного не разграбленного до конца магазина.

Капитан Нэйпир развернулся и, к нашему ужасу, с размаху пнул стеклянную стену! Доктор Нкрума и я отвели глаза, невольно ожидая, что в нас брызнут осколки. Но, как ни удивительно, стекло поглотило удар, подобно граниту или мрамору. Капитан озорно нам подмигнул.

— Для тех, кто рос в Алмазном веке, стекло — всего лишь составляющая мусора предыдущей эпохи, — сказал он. — Кто из нас, будучи ребёнком, не разреза́л руки или ноги осколком стекла в увлекательных походах по древним развалинам? Об этом веществе сложилось пренебрежительное мнение, — а ведь до того, как изобрели сшитый бриллиантоид, из стекла были сделаны все окна в мире! Изучите со вниманием архитектуру конца двадцатого века и узнаете, что стекло зачастую использовали там, где колоссальную важность имела прочность, — возьмите хоть этот подъёмник, отсутствие стены в котором грозило бы смертью пассажирам. Наш друг Тод, держу пари, частенько коротал скучные долгие дни, метая камни в окна заброшенных зданий, и неразбитое стекло для него — оскорбление его силе и меткости. Но я мог бы поклясться, что в стену этого лифта он может кидать камни хоть целый день и даже не поцарапать.

Пока он говорил, доктор Нкрума поглаживал свою бородку, как нередко делывал, пребывая в задумчивости.

— Правительственные лидеры прошлого столетия часто защищали себя от кинетического оружия барьерами из толстого стекла, — сказал он. — Не знал, что эту технологию внедрили и в коммерческом секторе.

Он дал стене пинка-другого для пробы, да и сам я, каюсь, также не удержался. Вскорости вернулся Тод, гордо неся несколько пожелтевших бумажных полотенец, словно редкие пергаменты с места археологических раскопок, и начал яростно стекло скрести; однако же капитану Нэйпиру снова пришлось ему попенять.

— Помни, что стекло мягче современных его заменителей и мягче даже многих микроскопических частиц грязи, мешающих нашему обзору, и когда ты вот так его скребёшь, то втираешь эти частицы в поверхность и приносишь больше вреда, чем пользы.

Тод, надобно отметить, слушал эти речи в некотором изумлении. Попытки капитана Нэйпира вытащить нашего спутника из бездны невежества говорили о благородной душе первого, но, верно, последнему было уже не помочь.

— Проще говоря, Тод, — наконец сказал командир, видя, что проводник не понимает, — вначале сполосни стекло большим количеством воды, а тереть начинай, когда смоешь весь песок.

Это указание, выраженное в более конкретных понятиях, было для Тода прозрачно, как сшитый бриллиантоид, и проводник тут же заторопился прочь, на поиски ведра. Я подивился несвойственной ему прыти, но вспомнил наше положение и заключил, что до Тода с его донельзя практичным, приземлённым складом ума дошло, что такая мелочь, как чистота стекла на нашем наблюдательном посту, может в скором времени решить, жить нам или умереть. Если Четырёхколёсники и довольствуются тем, что без затей убьют капитана, доктора и меня, то уж Тода они, без сомнения, сочтут предателем племени и казнят не раньше, чем дадут ему весомые причины умолять об этой милости. Я снова вспомнил, как часто вспоминал в последние дни, бедняжку Бритни Лу, которую волокли за пикапом Четырёхколёсника, пока та не испустила дух, — а ведь она всего лишь улыбнулась мне во время церемониального поджаривания мяса.

Неровности северного подхода к пассажу исключали лобовую атаку с этого направления. Во время нашего — длившегося целый день — отступления через предательский ландшафт из крошащихся железобетонных плит и мостов мы потратили немало взрывчатки. Мы подрывали один её рулон за другим, обваливая уровень за уровнем бетона, этажи за этажами, — как выразился со свойственным ему чёрным юмором капитан Нэйпир, «создавая рабочие места для дворников». Если Четырёхколёсники захотят приблизиться с этой стороны, у них есть выбор: либо идти пешком сквозь засеку из перекрученной железной арматуры, торчащей из недоосевшего ещё мусора, либо гуськом ехать по узкой тропе, по которой отступили мы. Тропу сейчас усеивали мины, способные подбросить горящие обломки примитивных четырёхколёсных средств передвижения на дюжину метров в воздух, как уже выяснил один невезучий моторист.

Необъятную южную парковку мы с нашим скудным запасом взрывчатки заминировать не могли. Мои читатели не поймут смысла в парковке такого размера, и их можно простить. На первый взгляд она кажется современному человеку гладкой как стол голой равниной, которой отчего-то пренебрегли архитекторы пассажа. Однако по пристальному рассмотрению видна выцветшая сетка жёлтых линий, напоминающих следы мела на плохо протёртой классной доске, и вот уже ум невольно осознаёт, что эта территория — не естественная формация, а дело рук человека. Точно так же при взгляде на пирамиды или Великую Китайскую стену нас впечатляет не размах работы, пустяковой для современных инженеров, а то, что люди взялись строить их в то время, когда это было куда труднее.

Когда читатель поймёт, что сюда стекались до двадцати тысяч покупателей разом; что почти все приезжали на автомобилях; что каждому из них требовалась полная полоса движения и пространство примерно в двадцать квадратных метров; и что половину парковки занимали не парковочные места, а проезды между ними; лишь тогда он представит размер этой асфальтовой равнины и наше непростое положение. Время, на радость всяческим сорнякам, выплело на поверхности тонкую, прихотливую сеть трещинок. В один прекрасный день всё укроет земля, — пока же парковка