питается беспозвоночными. А вот хищного млекопитающего-рыбоеда в реках Австралии так и не нашлось. Крокодилы, вараны и черепахи? Ну, да, отчасти они «поделили» не востребованное млекопитающими место в экосистемах Австралии. Но своим существованием они не исключили возможность существования рыбоядных млекопитающих в тропических условиях, ведь в это же самое время в тропиках Азии, Африки и Америки благополучно (если человек не вмешивается) обитают выдры разных видов и родов.

«Моа-нало» — ныне вымерший гигантский гавайский гусь. Рост около полутора метров — для гуся много, для «жирафа» маловато.

Австралийский дроморнис, птица, сближаемая с гусеобразными — одна из самых крупных птиц мира, современник первых аборигенов. Ими же он и был истреблён.

Хотим знать дальше? Поехали. Место действия: Гавайи — рай для птиц, поросший тропическими лесами. Время действия — до колонизации человеком. Действующие лица — нало, гигантские гавайские гуси нескольких родов и видов, впоследствии истреблённые человеком и известные по останкам из лавовых тоннелей и кухонных куч аборигенов. Рост нало не превышал полутора метров, хотя аппетитная растительность Гавайских островов процветала и на большей высоте. Почему бы не быть пернатому «жирафу»? Рост новозеландских моа, разделивших позже судьбу нало, достигал 3,5–4 метров. Очевидно, почти таким же был рост нелетающих австралийских дроморнисов и гениорнисов, сближаемых ныне с гусеобразными. Это говорит о том, что нет принципиальных ограничений для того, чтобы гусеобразная птица выросла до таких размеров. Ан, нет на Гавайях гусей-жирафов, ни живых, ни мёртвых.

Ещё один вопрос: а есть ли вообще стабильные биоценозы? Если исходить из представлений А. Москвитина, стабильным можно назвать лишь полностью закрытый от других биоценоз, либо биоценоз, который наблюдается в течение очень короткого времени. А если брать большие отрезки времени и рассматривать судьбу биоценоза на их протяжении, может выясниться, что стабильных биоценозов практически не существует! Точно так же, бросив один взгляд на часы, можно утверждать, что часовая стрелка не движется. Но, глядя на часы много раз в течение дня, наблюдатель убеждается, что стрелки движутся вполне нормально.

Вернёмся для примера обратно на Гавайи. Это превосходный пример островной изоляции — располагаясь в центре Тихого океана и никогда не имев сухопутной связи с материком, Гавайские острова заселялись очень медленно. Так, до первых поселенцев на Гавайях пополнение флоры островов, по расчётам учёных, шло крайне низкими темпами: один вид за несколько десятков тысяч лет. В эпоху «флота каноэ», первых поселенцев на островах, новые растения стали появляться на Гавайях с частотой нескольких видов за век. А в наши дни на Гавайях регистрируется несколько новых видов растений в год. Но, даже если оставить наше время и эпоху первых поселенцев, видно, что Гавайи всё равно чисто физически не были закрытым сообществом. На них регулярно прилетали зимовать птицы, приносившие с собой семена, а ветры и морские течения также способствовали обогащению флоры. Иными словами, «стабильный биоценоз» чем-то подобен средневековому «идеальному рыцарю» — он существует только на бумаге и в представлении А. Москвитина. В действительности между биоценозами происходит постоянный обмен видами, более или менее интенсивный.

Это не значит, что в состав образующих данный биоценоз видов не могут войти новые виды. Это значит только то, что теплого местечка для нового вида никто не приготовил. Появление нового вида ведет к переформированию связей между видами в обновленном биоценозе и после того, как эти связи приобретут устойчивый характер, о новом виде можно будет сказать, что он «занимает определенную экологическую нишу», которую он сам и создал, сформировав определенные цепочки взаимоотношений с «аборигенами».

Не совсем точно. Для Австралии, как я уже сказал выше, допускалось наличие свободных экологических ниш. Но это скорее исключение, чем правило. Обычно же новых поселенцев в устоявшемся сообществе действительно никто не ждёт. И всё же они приходят и даже натурализуются в уже имеющемся сообществе. Благодаря своим особенностям, дающим преимущество в выживании, вид-поселенец может просто «потеснить» уже имеющиеся виды, «вклиниться» между ними и получить свой «кусок» общего «пирога» — этот процесс как раз можно назвать выражением «занял экологическую нишу». Если у него нет таких преимуществ (сформировавшихся в иных условиях, в которых он обитал раньше), то судьба этого вида в роли переселенца печальна — он не сможет конкурировать с аборигенами, и в течение считанных поколений вымрет (а то и вовсе не даст потомства).

Мало того, даже если нового вида в экосистеме не появилось, связи могут «пересматриваться»: например, один из прежних видов травоядных в силу мутации получил возможность эффективно нейтрализовать яд в листьях одного из растений, которое ранее занимало незначительную долю в его рационе. Итог? Это растение займёт большее место в его рационе, численность травоядного животного будет расти, а бывшего ядовитого для него растения — сокращаться. Соответственно, видам живых организмов, зависящим от этих двух видов, придётся либо хорошо, либо плохо — в зависимости от того, на чьей они стороне. И неизвестно, чьим опылителем (может быть, очень узко специализированным!) окажется бабочка, личинки которой кормились только на листьях растения, ранее ядовитого для антилопы или жирафа…

Выражение же «вид занял экологическую нишу» не может не подразумевать, что этот самый вид осознал факт несуществующего наличия такой ниши и мало того — принял активные действия с тем, чтобы эту несуществующую нишу занять. Оставив в стороне вопрос о существовании ниши зададимся вопросом, а как вид может осознать ее наличие? Ответ очевиден — только надвидовым сознанием или же видовым подсознанием. В общем, З. Фрейд со своим «коллективным бессознательным» может отдыхать. Это самое «коллективное бессознательное» при изложенном подходе к делу оказывается присущим уже колонии тараканов.

А вот тут уже видно, как совершенно необдуманно (я бы даже сказал, «насильственно») вводится некий «разумный компонент». Естественно, что я прошу А. Москвитина