- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (70) »
диване и теперь, словно коршун, следит за мной из мерцающего полумрака. Он уверен, что я блефую.
Опускаюсь на кресло, словно на трон. Кладу руки на подлокотники. Игры закончились, Граф. Начинается битва.
— Эта история началась несколько лет назад в небольшом городке — примерно в таком, из которого родом вы…
— Как вы узнали, откуда я родом? — с легким раздражением перебивает он.
— Гугл подсказал.
— Вы изучаете досье всех своих работодателей?
— Только тех, кто в требованиях к кандидатам указывает: «молчаливая, можно — немая». Я могу продолжить?
Он делает невнятный жест рукой — мол, давайте.
— На окраине города, у самого леса, стоял двухэтажный деревянный дом, старый, кособокий — ему было за сотню лет, — прикрыв глаза, рассказываю я — и словно наяву вижу эту постройку — дряхлеющие стены крепко держат залатанную крышу. — Его построила большая зажиточная семья еще в те далекие времена, когда город только начинал прорастать из деревни. С тех пор дом много раз достраивали, перекраивали и перекрашивали — если подколупнуть краску ножом, можно было насчитать десятки разноцветных слоев — точно годовые кольца у дерева. А семья все мельчала, пока не осталось из целого рода лишь двое — отец и сын.
…Это дом с душой, воспоминаниями и мечтами. Я слышу его ворчание, когда дует ветер, — такой сильный, как сейчас. Вижу, как он захлопывает окна — щурится, — когда льет косой дождь. После недели жары небо взбунтовалось, оно пенилось и брызгало молниями. И дом, и весь город сливался с серым вечерним пейзажем, размытым грозой.
В такой вечер на втором этаже, в просторной комнате с четырьмя большими окнами, стоял, прислонясь к изъеденному жуками комоду, Глеб — семнадцатилетний парень, последний из рода Старобогатовых. То, что он видел, заставляло его сердце с размахом биться о грудную клетку. Лана — медовая принцесса, дочь богатого владельца огромной пасеки — не обманула — и пришла. Всем Кенам города предпочла его, парня из автомастерской.
Ее могла остановить его бедность. Или запах машинного масла, который так въелся в кожу, что не оттирался мылом. Или гроза, в конце концов. Но вот Лана здесь — насквозь пропитанная дождем. Сидит на его широкой, застланной самотканым покрывалом кровати, укутанная в вязаный плед. Держит двумя ладонями большую кружку липового чая — и дрожит от холода. И все ее сверкающие сережки, браслетик, цепочка, колечко — все дрожит вместе с ней. Как же Глебу хотелось, чтобы на ней только это и осталось — сережки, браслетик, цепочка, колечко. У него все тело горело от желания дотронуться до нее.
Была бы это просто подружка, Глеб, не мешкая, предложил бы ей переодеться в свою сухую одежду. Но с Ланой было иначе. Он знал, что не сможет просто стоять, подпирая взглядом дверь, и слушать, как принцесса раздевается за его спиной. Глеб чувствовал — резью в солнечном сплетении, покалыванием на кончиках пальцев, волнующим давлением внизу живота — единственный способ согреть Лану — это снять с нее одежду самому. Маечку, прилипшую к телу. Шортики, набравшие так много воды, что поменяли цвет. Бюстгальтер, шлейки которого, дразня, выглядывали из-под майки. И, в последнюю очередь, — трусики. Он словно по-настоящему чувствовал, как его пальцы преодолевают сопротивление мокрой ткани, которая липнет к длинным загорелым ногам Ланы, к ее коже, прохладной после дождя… Глеб сжал пальцами выступ комода, чуть качнул головой, сам себе, — иди, чего ждешь — и поймал ее взгляд.
Она действительно была принцессой — самая красивая девушка, которую он когда-либо видел. Высокая, тонкая, грациозная. С невинными ямочками на щеках, большими, темными, как вересковый мед, глазами, густыми волосами такого же оттенка. Обычно Лана завязывала волосы в хвост, но сейчас — распущенные, мокрые — они спускались до аккуратной маленькой груди — до самых сосков, которые, как думал Глеб, тоже были темные. Касался ли их кто-нибудь так, как сейчас это сделает он?..
Половица тихим скрипом отзывалась на каждый его шаг.
Глеб взял кружку из ладоней гостьи и отставил на стул. Затем помог Лане подняться. Он хотел бы сорвать с нее одежду — руки прямо чесались. Так что пришлось сжать кулаки — прежде, чем коснуться пледа, — и помочь ему сползти с ее плеч.
— Ты красивый… — произнесла Лана, все еще дрожа, но это уже была дрожь иного рода.
Красивый?.. Да, возможно, у него было красивое тело: загорелое, натренированное, с заметными мускулами, хотя и слишком худое, чтобы прохожие называли его мужчиной. Но остальное… Глеб считал себя обычным. Короткие волосы — минимальная длина, которую можно установить на машинке для стрижки — до белизны выгорели на солнце. Заостренные черты лица, высокие скулы, тонкие губы. Разве что глаза необычного цвета — один голубой, другой — голубой пополам с карим. Но это ведь тоже не красота. Непривычно — вот и все.
— Ты — сильный, умный и честный… — шепотом продолжила Лана, так крепко держась за него взглядом, что, казалось, отпусти — и она как со скалы сорвется.
Глеб перебил принцессу легким прикосновением губ к ее губам. Какие мягкие, теплые… Не удержался — и медленно провел по ним подушечкой пальца.
— У тебя были мужчины до меня?
Лана опустила голову. Потом снова попыталась уцепиться за Глеба взглядом — но не вышло — слишком близко оказались их лица.
— Нет…
Глеб замер на мгновение, чтобы пережить острое, незнакомое ему чувство: смесь ликования, благодарности, желания обладать — и, в то же время, — отдавать.
Одной рукой он притянул Лану к себе, второй — зарылся в ее волосы на затылке. Нашел губами ее губы. Такие нежные… Медленно провел по ним кончиком языка. От этого легкого давления они раскрылись, словно бутон, — и Глеб почувствовал ответное робкое прикосновение Ланиного язычка. Тогда Глеб усилил напор, двинулся навстречу, и, когда их языки снова соприкоснулись, принцесса прильнула к нему всем телом.
Знала бы Лана, какой силы воли стоили ему эти осторожные движения, как все в нем ломалось, гнулось, выворачивалось с корнями от жгучего, переполняющего желания. Доверчивость Ланы распаляла его еще больше, рождала глухое внутреннее рычание.
Дождь барабанил по стеклам, создавая особую мелодию, приникая глубоко в сердце, почти совпадая с его бешеным ритмом. Сумерки наполняли комнату — и скрывали румянец на щеках Ланы. Глеб чувствовал его, лишь касаясь пальцами ее скул — горячих настолько, что, казалось, можно обжечься. И под маечкой Ланы тоже было горячо. Руки дрожали от эмоций, которые так сложно было держать в себе, пока Глеб рисовал ладонями узоры на ее спине. Казалось,
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (70) »