И. Забелин
ЛИСТЬЯ ЛОФИРЫ Африканские повести

*

М., Географгиз, 1963

Звезды всегда качались над мачтами кораблей.

Неподвижную землю с воздуха люди увидели недавно.

Ночь. Самолет летит над Африкой. Матово-черный, словно сгустившийся Атлантический океан. Белая, из разбитых волн, полоса наката. Застывшие, чуть желтоватые пески Сахары. И полная луна — светом ее залиты и океан, и суша, и оттого расстилающийся под нами мир кажется еще более скованным, безжизненным…

Это уже не первая ночь полета, не первый год странствий по земле. Были другие дни и ночи, и под крылом самолета плыли ровные, раскаленные казахстанские пустыни с неизгладимыми следами древних кочевий. Были сибирские города, широко раскинувшиеся по берегам рек. Были золотисто-коричневые льды в море Лаптевых, снизу подсвеченные отраженным в воде солнцем. Были буро-красные теснины Боомского ущелья и — на уровне глаз — голубые вершины Тянь-Шаня. И еще была земля Украины с незаплывшими рубцами окопов. И Шипкинский перевал с братскими могилами. И сожженное гетто Варшавы. И земля Голландии, погружающаяся в море…

И потому, что было много дней, ночей, стран, — я знаю: нет ничего обманчивее вида неподвижной земли с воздуха.

Путешествие первое
МАРОККО — ГВИНЕЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— «Мекнесская болезнь», — эти странные слова Батанов произносит на Внуковском аэродроме; вылет — в одиннадцать часов, а пока мы сидим на чемоданах и ждем своей очереди. — Помнишь, где находится Мекнес?

Перед вылетом в Африку я, естественно, читал книги о тех странах, в которых нам предстоит побывать, и знаю, что Мекнес — один из крупнейших внутренних городов Марокко с населением в сто восемьдесят тысяч человек. Но о «мекнесской болезни» мне ничего не приходилось слышать. Как всякий здоровый человек, я слабо разбираюсь в медицине, но думаю, что и специалисты-медики едва ли слышали о ней.

Я смотрю на Батанова и пытаюсь угадать, почему именно сейчас он вспомнил о «мекнесской болезни». Батанов сидит, упираясь локтями в колени, сплетя руки перед собой. Берет торчит у него из кармана теплого ратинового пальто, и белокурые волосы падают на лоб. В костюме Батанова нет ничего необычного, и все-таки что-то выдает в нем человека, много бывавшего за границей.

— А тут еще Агадирское землетрясение, — говорит он. — Больше тысячи человек погибло, по предварительным данным… Одна трагедия за другой.

Об Агадирском землетрясении, недавно случившемся в Марокко, я читал и поэтому спрашиваю о «мекнесской болезни».

— Это настоящая социальная трагедия, — говорит Батанов. — А суть дела вот в чем. В прошлом году среди беднейшего арабского населения Мекнеса вспыхнула непонятная болезнь, почти неизменно приводившая к полному или частичному параличу. Потом она и в другие города перекинулась, но название получила по Мекнесу.

Экспертиза установила, что болезнь вызывают дешевые сорта растительного масла, неожиданно поступившие в продажу; масло оказалось нечистым: в нем обнаружили значительную примесь минерального машинного масла…

В общем, выяснилась следующая история. На территории Марокко до сих пор находится несколько крупных американских военно-воздушных баз. Спекулянты-американцы, служившие на этих базах, загнали марокканским торговцам несколько цистерн машинного масла, а те подмешали его в растительное и пустили в продажу по сниженным ценам. В итоге пострадали почти исключительно бедняки. «Мекнесская болезнь» свалила примерно десять тысяч человек… Торговцев арестовали и будут судить.

По специальному закону «О преступлении против здоровья народа» их могут приговорить к смертной казни. А «мекнесскую болезнь» объявили национальным бедствием… Вот как будто и все..

Самолет отрывается от белого облака взвихренной снежной пыли, и земля, наклоняясь, медленно уходит вниз.

В этом, пожалуй, и заключается самое фантастическое, — в том, что полет в Африку начался. Особенно, если учесть, что мечта о «Черном континенте» не дает вам покоя лет тридцать, с раннего детства, и вы помните, как крохотным малышом выпрашивали у родителей деньги на мятные лепешки: известно, в Африке жарко, и мятные лепешки — самая необходимая там штука.

И если подростком вы мечтали посвятить свою жизнь борьбе за освобождение африканцев и писали на эту тему патетические, но никуда не годные вирши. И если вы натуралист, и при мысли о ярких тропических бабочках и бесконечных влажных джунглях сердце ваше начинает подскакивать до ключицы.

У Батанова дорога в Африку оказалась куда прямее, чем у меня. Вот и сейчас он продолжает что-то рассказывать про Париж, Касабланку, Рабат, где ему довелось работать.

Моторы гудят ровно, густо и слышно плохо. Но я и не хочу ничего больше слушать. Много читано, много слышано. Теперь меня интересует лишь то, что увижу своими глазами. В Марокко, в Сенегале, в Гвинейской Республике…

Батанов берет у меня бинокль и долго смотрит вниз, на заснеженные равнины.

— Лес — словно сожженный, — говорит он. — Словно война его навсегда опалила.

Батанов возвращает бинокль и, не глядя, на меня, говорит:

— Сколько лет прошло! Даже не верится…

Девятнадцать. Девятнадцать лет прошло с тех пор, как мы познакомились с ним в теплушке эшелона, увозившего нас, детей, осенью 1941 года из Москвы в Сибирь, в эвакуацию. Мы жили потом в одной деревне. И вместе работали. Землекопами. Лесорубами. Рабочими на элеваторе. Пастухами. Возчиками. Чистили свинарники. Скирдовали. Сгребали сено. Веяли зерно. Молотили — и на комбайнах, и цепами. И голодали. И жили думами о фронте.

И не подозревали, что каждый хранил в глубине души мечту об Африке.

…Много времени минуло с тех пор, много дорог было пройдено. Меня, географа, они уводили в Сибирь, в Арктику, на Дальний Восток, в Центральную Азию. И ни разу не приближали к берегам Африки. И все-таки я знал, что — пусть через Сибирь — я иду к Африке, и однажды дорога моя круто повернет на юг…

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Нан плюс ультра, — говорит Батанов. — Ты помнишь, что это такое?

Помню. В переводе — «Не дальше». Так некогда именовался мыс на северо-западном побережье