Я выхожу из машины и улыбаюсь, видя свою трех-годовалую дочку на руках у няни. «Салам, духтарам!» – говорю я ей, и она смеётся в ответ. Подбегает управляющий: «Госпожа, пожалуйте в вашу половину, у господина важные гости». Я прохожу в свою часть дома и подзываю управляющего: «Ну, что там слышно?» Он подавлен и напуган: «Плохо дело, моя госпожа, талибы движутся в нашу сторону. Один Аллах знает, что будет». Я сажусь на кровать и рассеянно оглядываюсь по сторонам. Вероятно, придётся ехать в Каян, частное владение, принадлежащее семье мужа. Исмаилиты-низариты, живущие здесь, относятся к мусульманскому меньшинству среди шиитов. Они рассеяны по многим странам и прошли через репрессии и религиозные преследования, почти не прекращающиеся со времён падения крепости Аламут, созданной Хасаном Саббахом, вплоть до нашего времени. В Афганистане большую часть исмаилитов – низаритов составляют хазарейцы, ассимилированная народность, появившаяся в Афганистане после разрушительных походов Чингисхана. Хазарейцы считались одной из самых бесправных и притесняемых в стране народностей. Сейчас Пули-Хумри находится под контролем их военных частей. Всю военную амуницию и оружие им оставили ушедшие 10 лет назад советские войска, располагавшиеся в местечке под названием Келагай, в часе езды от города.

Я сижу на кровати и продолжаю смотреть в одну точку. Нужно собираться в дорогу. Талибы наступают, в городе находиться опасно. «Много с собой брать не буду, лишь самое необходимое и одежду для дочери», – думаю я. Муж уходит в гарнизон, даже не попрощавшись, мне приказано быть готовой через полчаса. При мысли о трехчасовой езде в тряском душном «Уазике» мне становится дурно, но делать нечего. Я кидаю пару платьев в сумку, кричу няне, чтобы та поторапливалась, затем беру свой чемоданчик с золотыми украшениями и 4 продолговатых патрона от красивого именного пистолета мужа. «Пригодятся», – думаю я, и бросаю их в чемоданчик. Машины готовы. Я зову прислугу и быстро с ними прощаюсь, все они последуют позже за нами в Каян. Сажусь в машину рядом с няней, держащей мою дочь на коленях. И снова дорога. Я смотрю на клубы пыли, взвивающиеся из-под колёс машины, сопровождающей нас. «Что же будет? – сверлит мозг одна единственная мысль, – что будет со всеми нами?».

Мы доезжаем до развилки дорог, где стоит указатель налево и написано «Кабул». Мы же поворачиваем направо. Ровная, асфальтированная дорога заканчивается, начинается просёлочная, тряская. Я снимаю с головы паранджу, сворачиваю её в клубок, кладу под голову и забываюсь в тяжёлом сне. Меня будит собачий лай, подъезжаем к Каян. Машина, освещая фарами дорогу, въезжает на возвышенность к белому двухэтажному особняку. Нас здесь уже ждут, ужин готов, но даже шашлык из бараньей печени не хочется есть. Тревога. Наконец все расходятся по комнатам и засыпают. Но ненадолго, в 4 утра нас будит рёв самолётов, пролетающих над селением. «Сейчас бомбить будут» – с ужасом слышу я. Бросаюсь собирать спящую дочку, она мирно посапывает. Раздаются залпы зениток, они пытаются отпугнуть кружащие над местностью самолёты талибов. Входит управляющий, он растерян, в руках автомат. «Собирайтесь, Пули-Хумри в руках талибов. Поднимаемся в горы», – говорит он.

О боже, как прекрасны горы Гиндукуша в лучах восходящего солнца! Я сижу в кабине огромного КамАЗа, рядом с водителем и с ужасом смотрю на то, как он едет по горной дороге по самому краю пропасти. Я то поражаюсь окружающей красоте, то вдруг смотрю вниз и цепенею от страха. Больше всего меня сбивает с толку водитель, весело рассказывающий мне истории про муллу Насреддина. «Ну вот», – останавливает он машину. «Дальше ехать нельзя», – просто говорит он. Я вопросительно смотрю на него. «Госпожа, придётся идти пешком», – говорит он мне. «Легко сказать идти пешком на такой высоте, с ребёнком! Да я горы в своей жизни только по телевизору видела! И откуда я нашла это ярко-красное платье, что на мне?» – крутится в голове, пока вылезаю из машины, – да уж, влипла в историю!» Беру ребёнка и поднимаюсь по горной тропинке. Меня хватает ровно на 5 минут. Затем начинает кружиться голова и, кажется, что сейчас свалюсь в пропасть. Няня дочки забирает ребёнка. Тащусь еле-еле, вся бледная, уже совсем не нравятся горы. И снова рёв самолётов! Это нечто ужасное – звук самолётов в горах! Даёт отголосок в горы, раздаётся эхо и, кажется, что ревёт земля и небо. «Прижимайтесь к камням!»– слышу я окрик. Ну, куда тут прижиматься, если самолёты летят прямо над головой? Но всё равно старательно залезаю в нишу. «Эй, госпожа, откуда это красное платье? И вас убьют и нас из-за вас!»– слышу я реплику в свой адрес. «Да чёрт его знает, – думаю я,– а эти белые кроссовки на ногах бесподобны. Вырядилась…» Но, к нашему счастью, пилотам не до нас, они летят бомбить военные части у Пули-Хумри. Зачем им кучка беглецов? Я почти оглохла от рёва и с трудом что-либо соображаю. Но вот, самолеты пролетают, наступает тишина, и мы с трудом поднимаемся выше и выше в горы.

Прибытие в горный кишлак исмаилитов.

Я вспоминаю, что не спала этой ночью и прошлой ночью тоже практически не спала, но боюсь приставать с расспросами к сосредоточенно и молчаливо идущим афганцам. Понемногу по обеим сторонам от нас появляются цепочки местных жителей, в основном пастухов, которые присоединяются к нам и помогают нести наш жалкий скарб. На женщинах зеленые длинные платья, штаны-«тумбаны», на голове шапочки-тюбетейки и длинные разноцветные платки. Волосы заплетены в косички, к кончику которых привязаны ключи от дома, глаза накрашены сурьмой.

Примерно через час подъёма мы доходим до горного кишлака, в котором проживают исмаилиты-«мюриды», то есть религиозная паства семьи мужа, отец которого считается их шейхом. Люди подбегают к нам и приветствуют, целуют в знак почитания руки женщин семьи Надери. С нами только дети и прислуга, поэтому нас тут же уводят в женскую половину в большой дом со стенами из глины вперемежку с соломой. Просторная комната устлана чистыми цветными циновками, на стенах развешаны вышитые белые полотенца, на высоких матрасах «тушаках» стоят прислоненные к стенам большие бархатные подушки. На стене висит портрет принца Карима Ага Хана IV, 49-го наследного имама исмаилитской общины. Ему на фото лет 45, на нем белый индийский костюм с воротником-стоечкой, на шее гирлянда из цветов.

Приходит няня с дочкой, та безмятежно спит. Положили ее на матрас и прикрыли платком няни. Ищу место, куда можно упасть и заснуть, но можно только сидеть, так как вокруг толпится много людей. На улице разводят костер и режут барана – все ждут прибытия мужчин. Высокогорный