Ксения Васильева Импульсивный роман

В семье Болингеров с именами была своя история.

И началась она издалека. Из города Саар-Брюккена, что в Германии (предположим, что это был именно Саар-Брюккен…).

Но не только оттуда. Однако не будем забегать вперед.

Итак, Саар-Брюккен.

В городе любили, а если это слишком сильно сказано, то, пожалуйста, — уважали, молодого обходительного богатого хозяина пивной «Гоп-гоп, саарцы!» — Эберхардта Болингера.

Но деловитых и обходительных людей много, не такая уж это редкость по тем временам. А вот если еще и добросердечие, и щедрость, которыми обладал Эберхардт, то станет понятной всеобщая к нему приязнь.

Был он не женат, и большой дом содержала в идеальной чистоте его тетушка Аннелоре.

Прелестных девушек, которые подскакивали к окнам, завидя идущего по улице Болингера, было предостаточно, однако Эберхардт, видимо, ждал своего часа и своей прелестницы, каковой, увы, не оказалось среди всех этих милых особ. Возможно, родителям юных созданий и пора бы уже начать сердиться на молодого привередника, но никто этого не делал. И на это были причины. Саарцы считали, что человек, переживший в детстве трагедию, имеет право на свои странности, причуды и длительное одиночество.

Родителей Эберхардта, почтенных и далеко не старых людей, убили и ограбили в близлежащем лесу разбойники. Через лес этот проходила дорога, и поздним вечером, в собственной карете, родители маленького Эберхардта возвращались из дальних гостей домой. Убили их разбойники жестоко и взяли все, оставив на телах только панталоны и чулки.

Эберхардту обо всем этом не рассказали, но он, конечно, узнал, потому что Саар-Брюккен всполошился и до ушей ребенка долетали обрывки разных разговоров о трагической истории — обрывки, которые постепенно складывались в яркую, с деталями, невыносимо яркую картину.

К осиротевшему Эберхардту приехала незамужняя сестра матери — Аннелоре, и мальчик, обласканный доброй тетушкой, будто забыл о гибели своих родителей. Но нет! Часто всплывало в нем все, касаемое этого, — что он слышал и запомнил. Так же было и в городе. Говорят о разном, обычном, и вдруг само в разговор приходит что-либо из того дня, когда в Саар-Брюккен прибежал свихнувшийся от ужаса кучер и, плача и хохоча, указывал рукой на лес (несколько мужчин побежали туда с ружьями и почти на краю леса увидели…). Разбойников никто не стал преследовать и никто не узнавал, кто они и откуда. В те времена дороги полнились всяким прохожим людом.

Но как-то где-то кто-то увидел, много позже случившегося, на одном добропорядочном человеке серьгу, принадлежавшую толстяку Юлиусу, отцу Эберхардта. До Эберхардта дошли и эти слухи. А так как к этому времени он стал взрослым, то незамедлительно кинулся узнавать, где этот человек. Пути слухов петляли, рвались и в конце концов привели в никуда. Оказалось, что никто этого человека не видел. Но Эберхардт все же делал попытки разыскать хотя бы след гнусных убийц, дабы отомстить им, но не преуспел в поисках, ибо в его жизни произошло то, что должно было произойти, как со всяким нормальным человеком, — к молодому хозяину пивной пришла любовь. Под вечер постучалась она в дом, попросила ночлега и выглядела бледной и усталой, однако с аристократическим лицом и в изысканной, хотя пропыленной и заношенной одежде. Юная девушка. На хрупкое плечо ее опирался исхудалый, болезненного вида молодой человек. Девушка смущенно, но не теряя достоинства, объяснила открывшей дверь Аннелоре, что они с братом еле держатся на ногах и просят пустить их переночевать, если хозяева дома окажутся столь добры.

Аннелоре распахнула дверь и не только впустила брата и сестру, но приняла в свои объятия полумертвую от дороги и лишений девушку.

Эберхардт готов был бежать к карете за вещами брата и сестры, но девушка, покраснев, как роза, надменно сказала, что, кроме узелка в ее руках, у них ничего не осталось и нет на улице никакой кареты… Эберхардт содрогнулся, когда представил, какой дорогой шли эти двое, и возблагодарил Бога за то, что Он сохранил им жизнь.

Брат и сестра были черноволосы и черноглазы, и на этом их сходство кончалось — возможно, из-за того, что брат страдал изнуряющей болезнью легких и черты его лица заострились, а девушка и в стареньком платьице была похожа на драгоценный тюльпан и конечно же обладала всеми добродетелями, каковые можно изыскать в свете. И стоили они, несомненно, дороже всех алмазов и смарагдов. Так говорили благопорядочные саарцы — значит, так оно и было.

Итак, путники провели ночь в доме Болингера, а утром собрались в путь. Куда же, спросил Эберхардт, который не спал всю ночь, припоминая каждое движение, каждое слово Изабели — так звали девушку.

…Во Францию… сказала Изабель, вздохнув, у них там остались дальние родственники. Аннелоре ахнула и ушла из гостиной, где все они завтракали. И на кухне тихо всплакнула о таких молодых и несчастных жизнях.

А в гостиной меж тем происходили события, которые не предвидела Аннелоре, а если бы даже и предвидела, то не оказала бы им никакого сопротивления.

В гостиной худой, длинный Эберхардт, с маленькой, будто вырезанной из светло-желтого дерева, головкой, волнуясь, предлагал обоим путешественникам свой дом навеки или до тех пор, пока они сами не захотят его покинуть.

Брат Изабели Вольфганг не мог приподняться из кресел от слабости, но старался это сделать, — он был горд и не желал принимать от богатого неотесанного малого милостыню, хотя поистине королевскую. Изабель гладила брата по голове — и вместе со склонившимся над ним светловолосым Эберхардтом они представляли собою такую живописную группу!

Эберхардт как ни был неотесан, однако почувствовал, что бестактен и назойлив со своим предложением, и кинулся к Аннелоре на кухню, невразумительно поясняя ей, как он невоспитан и что она должна это исправить.

С того дня дом с мрачной историей стал светлым и радостным. Изабель оказалась смешливой и резвой и расцвела так, как ни одна девушка в Саар-Брюккене, а брат ее, Вольфганг, к радости всех, не умер, а постепенно стал выправляться — и вскоре, кроме прекрасной невесты Эберхардта — Изабели, появился в городке и жених, который (как его сестра — молоденьких жительниц) затмевал своею утонченной красотой молодых саарцев.

Как прекрасно