Белый свет
ТКАЧИ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДОРОГИ СУДЬБЫ
I
В лицо ударил теплый упругий ветер, пропитанный запахом хлопка. Каипов переступил порог ткацкого цеха, и тут же жесткий, металлический шум тысячи работающих станов вырубил ему слух, как будто взмахом клинка. Маматай Каипов, ничего не слыша, остановился, ему стало трудно дышать. Густые, брови, вздрогнув, приподнялись — он удивленно всматривался в конец цеха. Нужно было оглядеться, привыкнуть и к шуму, и ко всему вокруг.
Цех был огромный, весь обрызганный мельчайшими капельками искусственного дождя, чтобы не пересушивать нервно вздрагивающие на станах нити. Ему на мгновение показалось, что он попал в какую-то громадную, сотрясаемую дождем сеть.
В глаза бросились ряды голубых станов и над ними сосредоточенные лица. Тогда уж он обратил внимание, что парней здесь мало, а больше молодых девушек.
Маматай дивился, как вспухали, подобно буклям, ватные хлопья, как деревянные колотушки, почему-то напомнившие ему своими закругленными концами пятки худого человека, ритмично раскачивались и били в середину челноков, четко тянущих уток.
Это было бесконечно. Каждый полет челнока означал движение нити утка, а это — доли миллиметра ситца! И казалось, что не ситец ткется здесь, а ветер нервно и нежно перебирает тонкие и мокрые сети. Новотканое желтовато-бурое суровье четко наматывалось на огромную стальную катушку.
Каипов чувствовал, как в него вливается этот будоражащий хвоей быстротой и вместе с тем усыпляющий необычной плавностью ритм. Так сладко и восторженно бывает только от колыбельной.
«Станов-то больше, чем зыбок на кочевье!» — опять всполошили его эти некстати пришедшие мысли.
Вдруг кто-то дерзко, по-свойски дернул его за рукав. Это Мусабек. Конечно, он. И хотя они только что познакомились в отделе кадров, Каипову показалось, что ему давно знакома открытая, уступчивая улыбка парня, так не вяжущаяся с решительным вздернутым — на вызов — носом. Маматай обрадовался, когда Мусабеку поручили проводить его к начальнику трепально-сортировочного цеха.
Все еще оглушенный и взволнованный, Маматай последовал за своим провожатым, и вскоре они оказались в прядильном цехе. Маматай даже задохнулся от охватившего его волнения. Боже мой, неужели ему все это не снится? Огромный и светлый цех заполняли сложные, похожие на фантастические аппараты машины с сотнями вращающихся веретен. От этого неутомимого мельтешения у Маматая чуть не закружилась голова. В конце огромного зала находился кабинет начальника трепально-сортировочного цеха. Туда им и нужно было пройти через весь шумящий и гудящий зал.
Конечно, Маматай старался не показать, как его ошеломило все это. «А я смогу так же вот стоять у станка?» — строго подумал он, глядя на работающих у станков людей. От этой тревожной мысли слегка кольнуло сердце.
В кабинете начальника Мусабек деловито сказал женщине, сидящей за крайним столом:
— Вот привел к вам, Насипа Каримовна, принимайте.
Они остались одни в кабинете — Маматай и дородная, внушительная Насипа Каримовна, разглядывающая новичка поверх спущенных на самый кончик носа очков. Она смотрела на него долгим, изучающим взглядом, словно на какую-то диковинку, потом удовлетворенно поправила очки и произнесла тихим, шелестящим голосом:
— Начальника цеха, пока нет на месте. Но на первый раз запомните: Кукарев Иван Васильевич. Он человек беспокойный, непоседливый…
Резкий телефонный звонок прервал ее. Тяжело подняв со стула свое большое, грузное тело, она долго и терпеливо разговаривала с кем-то, видать, бестолковым и сбивчивым, потому что то и дело переспрашивала и пыталась докричаться в трубку: «Алло! Алло!»
Закончив наконец разговор, Насипа Каримовна облегченно вздохнула, улыбнулась Маматаю широкой, благодушной улыбкой и, видно, не в силах остановиться после суматошного разговора по телефону, неожиданно для Маматая стала рассказывать о себе — незнакомые люди, как известно, располагают к откровенности.
— Вообще-то, я классификатор, — с гордостью сообщила она. — Не всякий знает, что это такое… Так вот, только я и главный инженер окончательно определяем качество ткани, а для того чтобы оно было высокое, нужно правильно подобрать сорта хлопка, тщательно составить смесь… Здесь и расчет нужен, и опыт. Сам понимаешь, ответственность огромная.
Она мягко и плавно, словно учительница, с видимым удовольствием произносила фразы; слова выкатывались из ее уст какие-то круглые и внушительные.
«С чего это она передо мной разоткровенничалась? — недоверчиво подумал Маматай. — Ну, конечно, хвастает. Куда там женщине делать такое умное и важное дело…»
Рывком открылась дверь, и в нее гортанным ревом горного водопада хлынул гул работающего цеха. У порога стоял высокий худой человек, опираясь на трость с изящно изогнутой ручкой. Маматаю невольно бросились в глаза его длинная жилистая шея, острый подбородок и орлиный нос. Это был начальник цеха Кукарев.
Насипа Каримовна, торопливо порывшись в своей сумке, ушла на обед. А Кукарев стал быстренько задавать дотошные вопросы, на которые Маматай сбивчиво, торопливо и суматошно отвечал.
«Худой, высохший, — все же успевал он рассматривать начальника цеха, — и выглядит старше своего возраста. Такие, говорят, бывают нервные да капризные… Вот уж беда, если еще и невзлюбит. Въедливый, сразу видно, и к тому же не голос у него — труба…»
Размеренный густой бас Кукарева тем временем гудел над самым ухом Маматая, не давал успокоиться.
— Говоришь — из кишлака? Хорошо-о (это «о» долго потом еще звучало в ушах Маматая!). Зато-о теперь будешь рабочим. Это хорошо-о.
Маматай сидел, не поднимая глаз от стола. Ему все казалось, что он в чем-то виноват перед этим исступленным человеком, что если сейчас он ответит ему хоть одним словом, то обязательно попадет впросак, и тогда все пропало.
— Ничего, научишься всему, — отдавалось гулко у него в ушах. — Почти все рабочие здесь из местных. Думаешь что, случайно? Конечно же нет. А ведь сколько трудов и нервов стоило дать им техническое образование…
Он замолчал, несколько раз глубоко затянулся сигаретой, и Маматай заметил, как на мгновение судорога боли