продолжал: — Ее собирались выдать замуж, а она взяла да уехала сюда, в город.

— Своевольница, хоть и молоденькая. Как же можно не слушаться родителей?

— Охота пуще неволи, — Сарык довольно рассмеялся, в глазах у него запрыгали веселые смешинки.

К ним подошел Мусабек, беспечно прищелкнул пальцами.

— Эх, за одну сигаретку я бы отдал сейчас сорок кобыл! — сказал он, ловко при этом доставая из пачки Маматая сигарету, и как ни в чем не бывало продолжил: — Ребята, а я познакомился с одной новенькой…

Маматай уже успел заметить, что этот низенький и верткий паренек со всеми сразу же находил общий язык. Все его знали, у каждой девушки было припасено для него приветливое слово.

— Хочешь, я тебя познакомлю с одной из местных красоток? — весело тараторил Мусабек.

Улыбка сбежала с лица Маматая, он отрицательно покачал головой: ему становилась неприятна эта бойкая бесцеремонность.

— Мусабек, — вдруг громко закричал Сарык, — ты когда окончил школу?

— Ты что, с ума сошел? — даже отпрянул Мусабек и тут же, сумев, быстро переключиться с одного разговора на другой, добавил: — Ну, если быть точным, то четыре года назад.

— И что ты делал с тех пор? — не отставал, продолжая гнуть свое, Сарык.

Маматай даже удивился такой настырности Сарыка.

— Лучше и не спрашивайте, — смирился с неприятным разговором Мусабек. — Много чего я переделал, да ладно уж, песня эта длинная-предлинная, сразу и не споешь…

Так ничем окончился их разговор.

* * *

Пошел, второй месяц, как Маматай начал работать в цехе, а похвастаться, что привык к работе, стал своим, не мог. Он уже с плохо скрываемой скукой выполнял свои несложные обязанности. Лязг, пыль и шум теперь не на шутку раздражали его, так что день ото дня он все больше и больше мрачнел и замыкался в себе.

Он был молод, нетерпелив, и ему хотелось не только поскорее узнать, что при его участии делает эта ненасытная «прожора», как теперь про себя называл он машину, но еще и как она это делает, и что у нее там, внутри. И чувство, которое испытывал. Маматай при виде текстильных машин, было сродни чувству ребенка, которому пока ни за что не разобраться, как устроена эта прекрасная железная игрушка.

«Хоть бы перевели меня куда-нибудь поближе к настоящему делу, ну хотя бы в смазчики, а может, в ремонтники, — угрюмо думал совсем упавший духом Маматай. — Самому попроситься, что ли? А что подумают? Должно быть, скажут, не успел переступить порога, а уже носом крутит, это ему не то, работа не такая… Нет, вначале надо показать себя. Ну как я покажу себя возле этой «прожоры»? Бери ваты побольше да кидай ей в пасть — вот и все дело!»

Случайная встреча с Алтынбеком Саяковым вывела его из этой бессильной оцепенелости. Луч надежды блеснул ему, словно в конце длинного дождливого дня засияло для него солнце, засияло во всю свою радостную силу…

Как-то раз, еще когда Маматай был новичком, на комбинате мимо него быстро прошагал высокий и красивый джигит, и Маматай чуть было не закричал: «Алтынбек-ака!», но вовремя сдержался…

Они были почти родственниками, хотя ни мать, ни отец Маматая об этом почему-то не любили вспоминать. Но как-никак, а детство они провели в одном, кишлаке, и Маматай сам не понимал, что все-таки удерживало его подойти к молодому инженеру и просто сказать: «Здравствуй, Алтынбек-ака, это я, Маматай». Но теперь, когда его нетерпеливая натура стала жаждать немедленных перемен, он решил во что бы то ни стало встретиться с инженером, напомнить о себе и уж конечно рассказать о своем нынешнем состоянии.

«Не может быть, чтобы он мне не помог, ведь мы не чужие… Его дед, старый Мурзакарим, и мне родичем по материнской линии доводится», — утешал себя повеселевший от этих обнадеживающих мыслей Маматай.

Однако, прежде чем подойти к нему, он предусмотрительно расспросил об Алтынбеке Мусабека.

— О-о, им интересуешься, да? — Мусабек изобразил на своем подвижном лице изумление и восхищенна добавил: — Он мой начальник. Все говорят, очень талантливый, — упоенно тараторил он. — Я тебе то же самое скажу. Жутко талантливый… Машины наши видел? Разве их простыми назовешь? А он о них говорит — все равно что орехи щелкает… А уж рацпредложений у него!.. В общем, инженер что надо, скажу тебе, далеко пойдет… А сейчас он старший мастер у нас, а я поммастера и посему подчиняюсь непосредственно ему.

Было хорошо заметно, что подобной расстановкой кадров Мусабек явно гордился.

Маматай с нескрываемой завистью вздохнул:

— Везет, же тебе, Мусабек, во всем везет.

— Но ведь он же твой земляк. Зашел бы к нему, чего стесняешься? Старшие любят это.

Но Маматай не торопился. «Как-нибудь потом», — упорно думал он и, что его удерживало, сам толком не знал.

Вот он идет, Алтынбек Саяков, старший мастер ткацкого цеха, стремительный, стройный, уверенный в себе и в своих знаниях. Много раз видел издали Маматай, как инженер, быстро-быстро жестикулируя выразительными, как у комузиста, руками, что-то объясняет, показывая на сложные узлы ткацких автоматов, судя по мимике, учит чему-то пожилых людей, прислушивается к их словам и ласково смеется. И Маматаю было хорошо видно, что рабочие охотно улыбаются ему в ответ.

Однажды Маматай все же решился. Он догнал идущего по коридору мастера и с замиранием сердца поздоровался тихим от почтительности голосом.

Алтынбек, резко остановившись, недовольно глядел на Маматая: брови на его красивом, с тонкими чертами лице хмурились, сдвигались к переносью.

— Алтынбек-ака, — Маматай окончательно стушевался, — я ведь просто так… Я из Акмойнока… Мы соседи дедушки Мурзакарима…

Напряженное выражение лица Алтынбека внезапно смягчилось, и он, пытливо вглядываясь в глаза собеседника и пытаясь вспомнить, кто же он, дружелюбно произнес:

— Извини, я не сразу узнал тебя, Маматай. Пойдем в контору.

Теперь он уже вспомнил Маматая: конечно, сосед, конечно, родственник, конечно, товарищ детских лет.

По дороге Алтынбек расспрашивал своего земляка о родном кишлаке. И Маматай впервые за последнее время радостно и оживленно рассказывал обо всем, что интересовало Саякова.

— Что ж, эта просто замечательно, что ты попал именно к нам, — словно подытоживая разговор, веско произнес Алтынбек, изучающе вглядываясь в смущенное лицо земляка. — Сколько тебе лет?

— Двадцать один.

Откровенность завоевывается откровенностью. Алтынбеку тоже захотелось рассказать о себе, и он просто и весело произнес:

— А мне двадцать четыре… Правда, это очень много? Да ты и сам, наверно, знаешь, что я учился на текстильщика в Ташкенте. Ну и