Юрик, внучек мой ненаглядный, — причитает бабушка, — ну попробуй, родимый, еще!..»
Но внучек охрип от крика и устал от бесконечного количества способов, испытанных на своей собственной шее. Я вижу, что на меня, как говорится, вся Европа смотрит. Придется потрудиться, так как решетка отлита по дедовскому фасону — каждый прут чуть ли не в руку толщиной.
Поднимаюсь на балкон. Теперь нас собралось здесь уже четверо. Папа включается в работу и пробует на сыне свои способности: головка набок, головка вниз, вниз и набок, набок и вверх. Снизу все чаще раздаются голоса, требующие решительных действий.
«До каких же пор можно ребенка мучить?» — спрашивает нетерпеливый женский голос.
«Эдак же он зайдется!» — кричит другая женщина.
Я уже и сам понимаю, что настало мое время приниматься за дело. Раскрыл сумку, достал ножовку. Но, как только я просунул ножовочное полотно и стал приспосабливаться поудобнее, Юрка, с любопытством наблюдавший за моими приготовлениями, вдруг спросил:
«Пилить будешь?»
«Ну да!» — ответил я как можно более бодро и весело, совершенно не подозревая, что из этого выйдет.
Глаза мальчика округлились от ужаса. Он дико взвизгнул, рванулся, и никто не успел глазом моргнуть, как голова его освободилась из чугунных объятий.
Юрочку успокоили, объяснив, что дядя собирался пилить решетку, а не шею, и он перестал кричать. Толпа внизу стала расходиться. Мамаша и бабушка, бесконечно радостные, тискали своего ненаглядного Юрочку. Я складывал инструмент в сумку и улыбался, довольный, что не пришлось трудиться.
Через минуту все снова зажило безмятежной жизнью. Хозяйки накрывали на стол, прямо напротив открытой балконной двери.
— Пообедай с нами, уж коли такое дело, — пригласил меня на радостях директор.
Я с удовольствием уселся за стол, на котором уже поблескивал гранеными боками довольно вместительный графинчик.
Настроение само собой становилось праздничным. На столе появлялись новые и новые удивительные закуски. Юрик переходил из рук в руки. Папа шутливо грозил ему пальцем. Счастливая мама нежно целовала маленького озорника. Бабушка добродушно ворчала. А теплый июльский воздух врывался через открытую балконную дверь и тихонько шевелил занавеску.
Рюмки были налиты, закуски разложены по тарелкам, оставалось только произнести тост…
Но бабушка, как и все старые люди, все еще запоздало переживала недавнее происшествие.
«И как же ты это, внучек родимый, головушку-то вставил?» — спрашивала она, пододвигая тем временем миску с маринованными грибами поближе к зятю.
И, прежде чем кто-нибудь успел сообразить, за бабушкиной спиной, на балконе, прозвенел счастливый голосок внука:
«Вот так!»
А когда мы глянули на балкон, то увидели Юрика в той же позиции, что и полчаса назад, то есть с головой, продетой сквозь чугунные перила.
Рюмки так и остались на столе невыпитыми, а закуски на тарелках нетронутыми. Мы снова очутились на балконе. Толпа внизу уже через пять минут волновалась, как прежде. Оттуда снова подавались советы, но теперь уже подкрепленные веским доводом:
«Первый-то раз вынулась!»
И хотя это было так, но теперь уже ничего не помогало. И сам Юрик несколько раз просил меня:
«А ты пили, дядя».
Еще и еще попытка, но все безрезультатно. Голова на этот раз так надежно застряла между чугунными прутьями, что я уступил настояниям Юрки и, поплевав на руки, принялся за работу.
Вот и выходит, что нельзя дважды испытывать судьбу. Раз на раз не приходится.
Мы с Витькой давимся от смеха. Соседи в вагоне хохочут чуть не до слез, а дядя Вася и виду не показывает. Даже не улыбается.