намеревался ехать на участок Арта Бейли в воскресенье утром. Он брал пять фунтов за право положить сто фунтов багажа на фургон и шагать рядом с ним по дороге.

Но Динни Квин был на мели. Он растратил кучу денег на поиски золота в районах севернее Южного Креста, и теперь и в лавке, и в кабаке, и в пансионе миссис Гауг на него имелись огромные счета.

Правда, никого эти счета не тревожили. Все знали, что Динни — хороший старатель и честный человек. Однако в тот день деньги были всем нужны до зарезу: люди буквально рвали из рук продовольствие и инструмент и за все платили бешеные цены. Динни наконец уговорил лавочника дать ему в долг муки, сахару, чаю и мясных консервов. Но у него все еще не было пяти фунтов для Мэрфи, и поэтому Динни отправился к Олфу Брайрли, надеясь перехватить у него деньжонок.

Динни нисколько не сомневался, что выступит завтра утром вместе с остальными, даже если бы пришлось тащить свой багаж на собственном горбу все сто двадцать с лишним миль до участка Бейли. Но он понимал лучше, чем большинство старателей, что им предстоит и что значит каждая потерянная минута, когда люди спешат застолбить новые участки.

Знание местных условий и опыт старателя подсказывали ему, что в таком деле нельзя отставать от других. Однако в неистовой суматохе сборов каждый думал только о себе. А если кто-нибудь не может оплатить свое путешествие, пусть устраивается как знает. Правда, Джонс Крупинка и Билл Иегосафат охотно взяли бы Динни в компанию, но у них самих было не густо. Они наскребли ровно столько, сколько надо было, чтобы уплатить Мэрфи.

Последняя надежда Динни была на Олфа Брайрли, у которого он надеялся выпросить несколько фунтов. Олф был хороший парень; он служил бухгалтером в компании Фрезера, пока копи не закрылись, и жил в пансионе миссис Гауг, когда сам Динни еще работал рудокопом и столовался у нее.

Во время кризиса они с Олфом не раз уходили на разведку и отлично ладили. Иногда им удавалось кое-что найти, и тогда у них водились денежки. Хорошо бы и сейчас отправиться вместе с ним, решил Динни. Если, впрочем, у него найдется, на что купить продовольствие и чем оплатить дорогу.

Когда Динни явился к Олфу в пансион миссис Гауг, тот уже уложился. Он засунул кое-какую провизию в брезентовый мешок, закатал его в палатку и одеяло и намеревался привязать все это к кайлу и лопате, которые брал с собой. У него тоже не было денег на фургон, и он решил добираться до участка Бейли просто пешком.

— Идти пешком не беда, — мрачно заметил Динни, — а вот нести на себе больше чем за сто миль провизию, палатку, постель и кайло с лопатой — это не больно сладко. Да и потом, если мы все потащим на своем горбу, эти черти, конечно, доберутся раньше нас до участка Бейли и все вокруг успеют застолбить.

— А мы все-таки пойдем! Верно, Динни? — весело спросил Олф.

— Конечно, пойдем, — согласился Динни. — Но если бы я мог выудить у кого-нибудь немного монет, у меня на душе полегчало бы.

— И у меня, — кивнул Олф.

Вот тут-то миссис Гауг и пришла к Динни. В ее карих глазах стояли слезы.

— Ах, мистер Квин! — воскликнула она. — Моррис тоже хочет ехать со всеми на участок Бейли. А какой он старатель! И нет у него доброго товарища, как вы, чтобы показать, где искать это самое золото. Он пропадет в этих страшных, диких местах — он умрет от жажды или его убьют темнокожие.

— Не волнуйтесь, миссис, — стал ее успокаивать Динни. — Ничего с ним не случится, миссис Гауг.

Динни очень почитал миссис Гауг. Замечательная маленькая женщина, говорил он. Когда Моррис потерял место у Фрезера, она открыла пансион и работала как каторжная.

Его высокородие Моррис Фитц-Моррис Гауг получил должность помощника управляющего на одном из рудников в награду за то, что вложил свои деньги в это предприятие. Но так как он ничего не смыслил в горном деле, а учиться не хотел, то его выставили при первом удобном случае. Мистер Гауг был возмущен — он лишился и своих денег и заработка. Он пригрозил компании судом, но потом смирился, получив обещание, что его восстановят в должности, как только будет найден способ предохранять машины от вредного действия соленой воды и выход золота увеличится. Однако до возвращения мистера Гауга на работу дело так и не дошло.

Таким образом супруги Гауг оказались на грани нищеты. Тогда-то миссис Гауг и начала готовить обеды у себя на дому горнякам, работавшим в копях. Она была хорошей поварихой, и ее столовая процветала. Спустя некоторое время она перенесла к себе во двор два-три пустовавших сарая и приспособила под сдачу внаем. Его высокородие Моррис Фитц-Моррис пришел в ярость, он знать ничего не хотел, хотя пансион давал ему возможность жить безбедно, спокойно ожидая возвращения на старую должность.

— Ужасный лодырь он был в те дни, этот Моррис Гауг, — пояснил Динни. — Я его просто видеть не мог. Он предоставлял миссис Гауг делать всю черную работу и кормить его. Никогда, бывало, ни в чем не подсобит. Но для нее только и света в окошке было, что ее муженек.

Почему это так, — миссис Гауг рассказала Динни в тот самый день, когда она просила присмотреть за Моррисом в пути. Она тогда была еще совсем молоденькой женщиной, лет двадцати с небольшим, не красавица, но живая и веселая, как птичка, чудесные карие глаза, на щеках ямочки, а улыбка такая, что ни один мужчина не мог ей отказать, о чем бы она ни попросила. А уж он сам и подавно, сознался Динни, он ведь очень много задолжал ей.

— Мой отец, мистер Квин, был пионером Юго-Запада, — сказала ему миссис Гауг. — Так что я коренная австралийка и трудности меня не пугают. Другое дело Моррис. Он приехал в Австралию, чтобы заняться сельским хозяйством и нажить состояние. Конечно, он понятия не имел, как трудно обрабатывать землю, и не мог справиться со всем этим — расчищать участок и перепахивать целину, отбирать и клеймить скот. Вначале у нас были работники и пастухи, но они как-то не уживались. А скот уходил в лес, и туземцы убивали его. Я пыталась помочь Моррису, но ничего не выходило. Ферма наша пошла прахом, а он возненавидел эту суровую жизнь в глуши.

Миссис Гауг была очень взволнована — Динни это отлично видел — и изо всех сил старалась объяснить, почему она просит его присмотреть за Моррисом.

— Когда Моррис продал ферму и вложил деньги в здешние рудники, его отец страшно рассердился и перестал посылать ему на жизнь. Как хочешь, так и выкручивайся!

Уголки ее рта дрогнули улыбкой, и она продолжала:

— Мои родители не соглашались на наш брак, и мы бежали. Это было очень романтично, но мне было ужасно тяжело. Папа и мама никогда не простят меня. И нет никого, кому я могла бы