Как мы уже сказали, Фредерик и его мать сидели за, столом один против другой и упорно трудились (или корпели, как говорят в колледже). Каждый держал в левой руке том «Вексфилдского священника», а перед ним лежал лист бумаги, уже заполненный почти полностью.

- Фредерик, дай мне словарь, - попросила мадам Бастьен, не поднимая глаз и протягивая к сыну свою прекрасную руку.

- О, словарь, - насмешливо отозвался Фредерик, - можно ли прибегать к помощи словаря?

И он подал книгу матери, которая, не спуская руки, ожидала ее.

Мари, все так же не поднимая головы, удовлетворилась улыбкой и не ответила. Затем, бросив на сына взгляд исподлобья, который сделал еще более чистой лазурь ее больших голубых глаз, она взяла в зубы кончик своей ручки из слоновой кости и начала быстро листать словарь.

Пользуясь этим моментом невнимания, Фредерик встал со своего места и наклонился, стараясь увидеть, где мать будет искать перевод.

- А, Фредерик, ты хочешь списать у меня, - весело сказала Мари, отбрасывая словарь и обеими руками с трудом закрывая листок, чтобы уберечь от глаз сына. - Ах! Ты подсматриваешь? На этот раз я тебя поймала!

- Нет, уверяю тебя, - уселся он, - я только хотел посмотреть, намного ли ты опередила меня.

- Все, что я знаю, - ответила мадам Бастьен с торжествующим видом, спеша дописать после того, как сверилась со словарем, - это то, что я закончила.

- Как, уже? - поразился Фредерик.

Старинные часы пробили пять раз, футляр их был покрыт резьбой, и достигали они высоты шести футов.

- Хорошо, отдых! - воскликнула радостно Мари, - отдых. Хочешь, Фредерик?

И молодая женщина, стремительно вскочив со стула, подбежала к сыну.

- Я прошу только десять минут, и я закончу, - умолял ее Фредерик, торопясь Дописать. - Дай мне поблажку из десяти несчастных минут!

Но надо было видеть, как она встретила это прошение! И с какой живой веселостью молодая мать приложила промокашку к листу, который ее сын оставил незаконченным; закрыла книгу, выхватила из его рук перо, и быстрая, легкая увлекла его в лес, полный тени и свежести.

Надо сказать, что Фредерик и не пытался безнадежно сопротивляться деспотической воле своей матери, весьма бодро последовал за ней.

Глава II

Пять минут спустя после начала отдыха между матерью и сыном происходила оживленная игра в волан.

Это была прелестная картина.

Веселые лучи солнца; пересекая тут и там почти непроницаемую тень леса, золотили стройные фигуры мадам Бастьен и ее сына, каждая поза и каждое движение которых были исполнены грации и ловкости.

Лицо Мари окрасилось розовым румянцем, глаза ее горели воодушевлением, смеющийся рот полуоткрылся, грудь вздымалась под тонкой тканью платья, нога выставлена вперед, рука, вооруженная ракеткой с бархатной ручкой, принимала волан, затем лукаво посылала его Фредерику в направлении, противоположном тому, которое он ожидал. Тотчас же, быстрый и ловкий, откинув резким Движением пряди своих прекрасных волос, упавших ему на лоб, юноша делал несколько легких и мощных прыжков и настигал летящую игрушку прежде, чем она успевала коснуться земли, а затем вновь посылал ее матери. Та принимала и отбивала волан не менее ловко. Но, о удача! Вот описав кривую линию, за которой Фредерик следил бдительным взглядом, волан упал ему прямо на нос, и, пытаясь отразить этот безнадежный удар, юноша споткнулся и упал на газон.

Тогда начался такой безумный смех, взрыв такого неистового веселья, что оба игрока поневоле прервали игру. Мать и сын то поднимали, то опускали руки, щеки у них алели, глаза увлажнили слезы, выступившие от смеха; продолжая смеяться, они достигли грубой деревянной скамейки, на берегу ручья. Здесь оба передохнули несколько минут, во время которых мадам Бастьен заботливо вытерла пот, появившийся у сына на лбу.

- Мой Бог! - сказал Фредерик. - Это же смешно, так хохотать!

- Да, но признайся, что это замечательно.

- Конечно, и во всем виноват этот волан, который упал мне на нос.

- Фредерик, ты опять начинаешь… Тем хуже.

- Нет, это ты хочешь смеяться, я же вижу.

И оба снова залились тем глупым смехом, настолько абсурдным, настолько нелепым, как и причина, возбудившая его.

- Все равно, - сказала мадам Бастьен, первой очнувшись от нового приступа веселья, - видишь ли, Фредерик, меня утешает в этом нелепом смехе то, что только такие счастливые люди, как мы, способны так бесшабашно радоваться.

- Да, мама, ты права, - согласился Фредерик, прислонившись головой к плечу мадам Бастьен и покачиваясь тихонько с очаровательной лаской, - мы так счастливы! Как, например, в этот момент; прекрасным летним вечером, под этой прохладной сенью быть здесь, возле тебя, положить голову на твое плечо и прикрыть глаза.

Видеть отсюда, через золоченую вуаль солнечных лучей, наш домик в то время, как мы слушаем журчание водопада, одним взглядом охватывать этот маленький мирок, который мы никогда не покинем. О! Это так прекрасно, так приятно. Хотелось бы сто лет оставаться так.

И Фредерик сделал новое движение, словно в самом деле собирался нежиться целую вечность на плече матери.

Молодая женщина, не желая беспокоить Фредерика, только немного склонила голову набок, чтобы коснуться своей щекой щеки сына, взяла его руки в свои и ответила:

- Правда, этот уголок земли всегда был для нас раем и, если исключить те тридцать три дня твоей болезни, мы напрасно будем припоминать грустные или тяжелые минуты. Не так ли, Фредерик?

- Ты меня всегда так баловала…

- Фредерик, ты совершенно не соображаешь, что говоришь, - сказала мадам Бастьен, изображая шутливую важность, - нет никого более раздражительного, несносного и несчастного, чем избалованный, ребенок. Я хотела бы знать, какие капризы, какие причуды я у вас поощряла, сударь? Ну-ка, поищите, поищите…

- Я уверен; ты не даешь мне даже времени на то, чтобы чего-то желать. Ты сама занимаешься моими развлечениями, моими удовольствиями по, крайней мере столько же, сколько и я, потому что, правда… Я не знаю, как ты делаешь, но с тобой время всегда проходит так быстро, что я не могу поверить, будто уже наступил конец июня, и я скажу то же самое в конце января и буду повторять всегда.

- Дело не в моей нежности, сударь, но скажите когда я вас баловала? И разве я не бываю строга и требовательна в часы ваших занятий, например?

- Да, я тебе указываю на это. Разве ты не делишь со мной мои занятия, как мои забавы. И для меня такая работа не менее приятна, чем отдых. Видишь, здесь мало моей заслуги!

Но, наконец, г-н Фредерик, вы увезли два превосходных приза из Пон-Бриллана и меня тогда не было с вами, надеюсь. Наконец, вы…

- Наконец, мама, - заявил