Минуты тянулись невообразимо долго, но вот, наконец, раздался долгожданный звонок в дверь.
Пит вошел, улыбаясь своей легендарной улыбкой. И хотя улыбался он часто, настолько особенная улыбка появлялась на его лице не всегда. В ней заключалась гордость от осознания того, что он отец. И я понимал, каково это.
Взглянув на играющих детей, я крепче сжал руку Энни — она повернулась и подарила мне одну из своих лёгких, едва заметных улыбок. Но я знал, как много стоило для этого пройти. Наше счастье стоило всех потерь. Стоило каждого дня, прожитого в кромешной тьме. И пусть для меня она началась раньше, чем для Пита, но его глаза, растерянные, хотя и храбрящиеся, я помнил до сих пор. Как и его решительность, с которой он задвинул свое «я» так далеко, что позволил разрушать себя добровольно. И я уверен, если бы ему пришлось пройти через всё вновь, он бы прошел. Опять оставил свою душу в Двенадцатом, чтобы душу той, кого все эти годы любил, сберечь.
Мысль о том, насколько Пит быстро повзрослел, и восторг от того, каким он стал, сколько в нем внутренней силы, разлились внутри теплым потоком, так что мне пришлось себя одернуть, потому что, уставившись на друга, я скалился как идиот.
— Отец, внучка у тебя… — улыбаясь от уха до уха, произнес Пит. Мистер Мелларк подскочил с места и на несколько секунд ошеломленно застыл. На губах его расцвела улыбка, а изо рта вырвался возглас облегчения. Он бросился к Питу, как тот, выставив руки перед собой, вдруг добавил: —…будет в следующий раз.
На секунду Мэтью завис, словно раздумывая, может, ему послышалось, но, взглянув на шкодливое лицо Пита, залепил тому подзатыльник. А потом изо всех сил притянул в объятия.
— Я люблю тебя, — коротко ответил он. — А остальное не важно.
В ответ Пит хмыкнул с очевидным недоверием, но светящиеся глаза выдали его с потрохами. Ведь это действительно не важно.
Вся семья собралась вокруг, чтобы поздравить новоиспеченного отца теперь уже двоих сыновей, оттесняя Пита все дальше к стене, похлопывая по плечу, обнимая, взъерошивая волосы, расцеловывая в щеки. Все вокруг расшумелись так, что в этом гомоне стало не разобрать слов. И показалось, будто время остановилось. Потому что вот оно — чувство настоящей семьи, ощущение, которое я давным-давно потерял и, наверное, должен был почувствовать себя лишним среди галдящих, как птицы Мелларков, но на деле вышло обратное. Пит заслужил таких людей рядом, готовых ради него на все. И я вдруг осознал, что горд быть их частью.
Разве мог я когда-либо предполагать, что мальчишка, которого я, сам того не желая, должен был сломить, станет отражением меня самого. Никто из близких так и не узнал, чего нам стоило улыбаться сегодня, потому что в нас разрухи столько, что хватило бы уничтожить Панем дважды. Мы выживали вдвоем, так что я понимал: после такого заново построить жизнь сложно. Практически невозможно.
Но у нас вышло. Это ли не чудо?
Я посмотрел на Пита.
— Я не стал бы ничего менять, — словно прочитав мои мысли, произнес он, зная, что только я мог понять весь тайный смысл.
— И я тоже, — ответил я и, глянув на устроившуюся с ногами на диване Энни, улыбнулся. — Идем, — я положил руку на плечо друга и повёл за стол. — Надо придумать стратегию, что делать с отцом, когда через неделю он снова осознает, что его план провалился.
— Теперь вся надежда только на тебя, Одэйр, — рассмеялся Пит, и я снова увидел в его взгляде проблески чего-то насмешливого, ребяческого, похороненного много лет назад под ночными огнями Капитолия. И в этом было какое-то волшебство. Словно я наблюдал за возрождением птицы Феникс, что раз за разом восстает из пепла.
И да, спустя два года они все-таки родили девочку.