едва начатую кашу, а затем вышел, знакомо чеканя шаг. Я не стала гневить того, кто может щелчком пальца переломить мне хребет и бодрясь, двинулась за ним.

— Ничего из твоей одежды, кроме, пожалуй, кризона тебе не понадобится, — не оглядываясь вещал трейнер, я ступала беззвучно, как учили на сай, но он определенно слышал мои шаги и видел, кажется, затылком, когда я остановилась взглянуть на редкую даже в моём мире графическую карточку сорок на сорок. Глянцевая бумага была слегка потрескавшейся по углам, но изображение от этого только выигрывало, концентрируя изображение на тайком заснятом животном.

Крупный (обычно около двух метров в холке, а уж когда встанет на задние лапы так и все три с половиной) хищник был запечатлен перед прыжком. Каждая мышца мощного, смертоносного тела была чётко прорисована под короткой шерстью, бледно-серого, зимнего окраса. Мои пальцы закололо от желания потрогать мягкую шубку, но жуткая, оскаленная острыми клыками, морда откровенно пугала.

Бабки на задних и передних ногах были темнее, чем вся шерсть, как и торчащая клоками грива. Сосредоточенные льдистые глаза с тонкими, словно нить зрачками, смотрели чётко на желаемую цель — то есть того, кто стремился успеть отобразить зверя в его смертельном прыжке. Арай[7] — исконные обитатели Оста, высшие звери этого мира, были венцом творения в пищевой цепи этой суровой планеты.

До того, как сюда изгнали Нормуса Кхаана.

— Ты опоздала на своё первое занятие, — одернул меня трейнер, — пятьдесят отжиманий.

— Но откуда я знала, когда оно…

— Твои отговорки меня не волнуют, Эва. Шестьдесят отжиманий. Приступай.

— Но так не честно… — начала было я, и топнула ногой, подавившись. Будто невидимая рука схватила меня за глотку, лишая возможности вдохнуть драгоценный кислород. Я упала на колени, раздирая ногтями шею и кажется начала синеть, когда тонкая струйка драгоценного воздуха проникла в агонизирующее тело. — Простите, трейнер, — первыми из себя я вытолкнула извинения, хватая воздух ртом, как выброшенная на скалы рыба.

— Я не буду с тобой возиться, девчонка, — тихо, будто льется в чашку родниковая вода, сказал Кхаан. — Капризы, истерики, избалованность…всему этому нет здесь места. И даже если это был не твой выбор — прими и смирись. Еще одна подобная выходка и наши пути разойдутся. Сто отжиманий. Начинай.

Я вытянулась звенящей от ненависти струной и начала отжиматься.

Один, два, три…девятнадцать…сорок семь…

Пот и слезы лились со лба, капая на паркет с кончика носа, задеревеневшие мышцы, словно детали несмазанного механизма тряслись, сопротивляясь внезапно свалившейся на них нагрузке, пресс и кисти онемели, а заветная сотня всё не приближалась. Голова от напряжения кружилась, словно я опять перекаталась на качелях…Сколько еще? Когда эта мука закончится?

Я рычала и хрипела, сгибаясь в локтях, ударялась грудью и лбом, прижимаясь слишком тесно к полированному дереву, последнее, что я услышала, теряя сознание — это слова, Кхаана навсегда пустившие корни в моей душе:

— Сеявшие со слезами, будут пожинать с радостью, Эва.

Весь оставшийся день (когда наконец-то пришла в сознание) я провела в горячем термальном источнике, заменяющем нормальным людям купальни и душевые. Низкие своды пещеры подсвечивались люминесцентным мхом или плесенью, пар, взбирающийся к скалистому куполу, мешал рассмотреть точнее. Булькающая ванна была похожа на огромную кастрюлю, а вода в ней пахла серой и железом, вызывая неприятные ассоциации с затхлой кровью, температура её была столь высока, что я не выскочила из источника лишь потому, что не могла пошевелиться.

Всё то время, что я провела в ней, представляла себя куриной тушкой, булькающей в крутом кипятке ароматного бульона. Но к моему удивлению, после нескольких часов, я смогла самостоятельно покинуть грот, перекусить холодной мясной нарезкой и уснуть, не забыв поставить будильник.

Без четверти пять я уже была на кухне и внимательно слушала объяснения мэйты[8] как правильно варить овсянку. Для первого раза получилось сносно, хотя на мой вкус сильно не хватало сахара. Я не знала какими сегодня будут тренировки, но переедать не стала.

— Отец сказал ты делал успехи в сай, давай посмотрим на что ты способна.

Тренировочный сьют обтягивал моё тело словно вторая кожа, он не сковывал движений и защищал от повреждений, моментально стягивая тонкие порезы и останавливая кровь при более серьезных повреждениях. Мужчины практикующие сай всегда тренировались с голым торсом, чтобы носить шрамы с честью — по мне так глупость несусветная, если можно было избежать тяжёлых последствий, зачем их провоцировать? И потом, шрамы указывали на их безрукость, так и где здесь повод для гордости?

За девять лет я вдоволь насмотрелась на голых по пояс спарринг партнеров и просто практикующих сай мужчн, но обнажённый торс Кхаана всё же произвел на меня неизгладимое впечатление. Вид гладкого, бронзового тела с идеально прорисованными мышцами, без единого шрама заставил меня ощутимо напрячься.

Я не была самонадеянной идиоткой, прекрасно понимая, что уж коли трейнер взял в руки сай, рассчитывать на то, что он не владеет оружием по меньшей мере глупо. А идеальная начальная стойка и железки, в стократ круче моих лишь подтвердили мои опасения (а быть может надежды).

В отличие от катаны, к которой так прикипели версус-одаренные, спектр применения сай огромен: ими можно как блокировать удары, так и наносить их в ответ, зацеплять и выхватывать, метать и колоть. Фактически получается, что это оружие можно использовать практически на любой дистанции и против противника, вооруженного не только катаной, но и другим оружием.

Ни один из моих спарринг партнеров не был версус, а учиться нужно у лучших. Но одно дело учёба, а другое — избиение младенцев. Не скажу, что я уж совсем показала себя безрукой неумехой, но ощущение, что почти десять лет я делала всё, что угодно (играла на гитаре, вышивала бисером, собирала пазлы) кроме тренировок с сай прочно угнездилось в моём сознании. Трейнер был жестким и бескомпромиссным, блокируя каждый мой удар, стремительный и молниеносный, нападая.

Горло, ключица, левая сторона грудной клетки, колено, внутренняя сторона бедра, живот — каждый сантиметр моего тела был испещрён мелкими порезами и уколами, и с каждой новой раной моя злость возрастала в геометрической прогрессии.

Но ярость — неудачный союзник.

Она затмевает доводы рассудка, лишает концентрации и осторожности.

— Еще, — бросалась я на Кхаана, как бродячий пес на матёрого волка, —