воспитывает его отношение к подобным явлениям, причем не назиданием, а смехом, взрослого же заставляет посмотреть на давно знакомое другими глазами, рассмеяться, увидев привычное в шаржированных сценках из круга детского опыта. Законы устарели, и потому в яслях сосут из бутылочек молоко старички и старушки. Король и в самом деле спит вот уже «сто лет» во дворце вместе со спящей красавицей, а новые законы издают вместо него «разные самозванцы» вроде Юна и Софуса. Дворец вместе с парком демонстрируют иностранным туристам, и «разные предприимчивые типы», вроде Юна и Софуса, наживают на этом капитал. В «Ведомостях Кумле» то буквы в словах перепутаны, то большие буквы вместо маленьких напечатаны, да и какую чепуху там пишут! Даже свобода и демократия пародируются в детском разговоре: «Разве у нас в стране нет свободы? Разве мы не имеем права выговаривать слова так, как нам заблагорассудится?» А как смешон «молированный буфешкаф», пародирующий мещанское увлечение мебелью, или мундир со звездочками из цветных стеклышек! И как «по-детски», но четко формулирует писательница свое кредо, свое суждение об истинных ценностях: «Но, когда они захотели похвастаться кошельком, его не оказалось — Софус потерял его. Впрочем, это было не так уж страшно. Главное, он сберег скрипку». Отражение «взрослой жизни» в зеркале детского понимания и детской игры неизбежно комично, так как настоящие реальные связи подменяются здесь связями внешними, зримыми, причем причина и следствие часто меняются местами («А почему ты знаешь, что болен?..» «Потому что лежу»). Для кого же написана такая пародия? Для ребенка или для взрослого?

В хорошей детской книжке такая сцена всегда обращена прежде всего к ребенку, однако пародией в собственном смысле слова она становится для взрослого читателя. Именно в этом, помимо всего прочего, секрет того, что хорошая современная книжка для детей всегда по-настоящему занимает и взрослого. Не только потому, что он узнает из нее, как комично воспринимает жизнь ребенок (если предположить, что он это забыл), но и потому, что взрослая жизнь получает здесь вдруг неожиданные юмористические, а подчас и сатирические контуры. Эти-то «переливы» детского и взрослого плана и радуют взрослого читателя.

Как же это получается? Взрослая жизнь приближена к ребенку, переведена на язык детских понятий и образов. Ребенок-читатель посмотрел на нее как бы в увеличительное стекло бинокля и если не уловил в ней юмора обобщения, то воспринял юмор самой конкретной ситуации, «наглядного примера». Но одновременно ситуация эта показана взрослому читателю с другой стороны бинокля, как бы в уменьшенном виде, разыграна в кукольном театре. Всему найден параллельный — внешне адекватный, зримый образ, сходный, но явно недостаточный и именно потому комичный.

Но Синкен Хопп воспитывает своего читателя не только смехом. Ведь в обеих этих книжках Юну дается в руки пусть детски условное, пусть с оговорками, но все-таки «всемогущество» — сначала «волшебный мелок», потом — «волшебная палочка». Как же он пользуется этим всемогуществом, на что его употребляет? Услышав «печальную песнь» воробья («Софус не выдержал и заплакал…»), Юн оказывает ему «скорую помощь»: рисует пиджачок, гнездышко, подругу-каракатицу. Пусть в комической форме, но свое всемогущество он всегда направляет на доброе — на спасение, на помощь: дарит (рисует) ноги и лаковые туфли с бантиками Софусу, телефон и телефонную станцию попугаю и т. д. и т. п. Лишь один-единственный раз Юн выручает с помощью волшебной палочки из беды только самого себя, по ошибке сказав «я» вместо «мы», и Софус из-за него остается «в прошлом». Но Юн сам не рад своему спасению и даже заболевает с горя. Такова неназойливая мораль книги.

Сатирическая сказка Синкен Хопп «Волшебный мелок», в своих образах целиком исходящая из детского воображения, обладает, как мы видели, огромной емкостью и вбирает в себя множество современных проблем — социальных, нравственных, педагогических. Но и это не все. В ней есть еще и мечта, пусть утопическая, но светлая, добрая мечта, которой писательница делится с ребенком, а юмор, спасая ее утопию от слащавости, помогает ей заразить своей мечтой читателя. Это мечта о том самом волшебном саде — он нередко встречается в современных сказках, — где все живут в мире, согласии, дружбе, испытывают друг к другу только самые добрые чувства и всегда готовы прийти друг другу на помощь, где:

и т. д.

Такая мечта часто присутствует в современных фантастических сказках, превращая их в шуточную утопию, которая пробуждает у «будущего взрослого» лучшие надежды и лучшие намерения. И приведенное стихотворение из «Волшебного мелка» могло бы послужить эпиграфом к любой из остальных сказок, вошедших в сборник, а особенно к сказке «Тутта Карлссон Первая и единственная, Людвиг Четырнадцатый и др.» шведского писателя Яна Экхольма.

Многие читатели знакомы с этой сказкой, так как прекрасный фильм для детей, сделанный по ней советским режиссером Л. А. Нечаевым на киностудии «Беларусьфильм», — «Рыжий, честный, влюбленный» не раз демонстрировался по телевизору. Правда, играют в этом фильме лесных зверей и домашних животных люди, взрослые актеры и дети. (А в сказке Яна Экхольма, наоборот, животные «играют» людей.) Но поэтичная и мудрая суть сказки от этого ничуть не страдает, а может быть, в чем-то и выигрывает, так как фильм подает ее как бы крупным планом, в наглядных и убедительных образах, переданных актерами и детьми: до чего же все-таки люди похожи на зверей, когда вражда, хищность, хитрость, сугубо практический, а не добрый и человечный подход ко всему на свете становятся для них главным смыслом жизни! И как прекрасны эти двое «глупых» малышей: мальчик — нехитрый лисенок Людвиг Четырнадцатый, готовый питаться пшеном, лишь бы не душить кур, и девочка — отважный цыпленок Тутта Карлссон, не побоявшаяся сунуться в лисью нору, чтобы предупредить об опасности «своих друзей».

Впрочем, в каком смысле лисенок Людвиг «не хитер»? Ведь его считает хитрецом сам пес Максимилиан. Он обманул и пса, и своего хитрого брата Лабана, он влез в курятник, предупредил кур… Да нет, лисенок и смел, и хитер — но только не в свою пользу, не к своей выгоде. Он не глуп,