сколько его зимой! Весь дом был завален сугробами! Можно было провалиться до самого носа. Понимаешь, снежинки падают с неба, словно маленькие-премаленькие холодные звездочки, а наверху, в черном небе, висят голубые и зеленые занавески, которые так и колышутся.
— Как красиво! — сказала мама.
— Да, а потом можно еще кататься по снегу, — продолжал Муми-тролль. — Это называется — кататься на лыжах. Съезжаешь прямо вниз, как молния, в огромном облаке снега, и если быть невнимательным, можно даже разбиться насмерть!
— Что ты говоришь?! — удивилась мама. — И для этого-то пользуются подносами?
— Нет, на них лучше кататься по льду, — обиженно пробормотал глубоко задетый Муми-тролль.
— Подумать только, подумать только, — сказала мама, щурясь от солнца. — Жизнь все-таки — по-настоящему волшебная. Думаешь, что серебряный поднос годится только для одного дела, а оказывается, для чего-то другого он еще удобнее. И все мне твердили: «Незачем варить столько варенья», а оказалось, что оно все съедено.
Муми-тролль покраснел.
— Мю рассказала тебе… — начал он.
— Конечно, — сказала мама. — Спасибо! Хорошо, что ты позаботился о гостях, так что мне не пришлось краснеть за себя. И знаешь, дом стал теперь гораздо просторней без всех этих ковров и безделушек. Кроме того, не придется так часто убирать.
Взяв немного снега, мама слепила снежок. Она бросила его, как обычно это делают мамы, довольно неуклюже, и он — бац! — плюхнулся неподалеку от них.
— Вот так так! — рассмеялась мама. — Юнк и то сделал бы лучше.
— Мама, я ужасно тебя люблю, — признался Муми-тролль.
Они медленно двинулись дальше по склону к мосту, но в почтовом ящике было пусто, письма еще не пришли. Длинные вечерние тени ложились на долину, и повсюду царили мир и удивительная тишина.
Мама села на перила моста и сказала:
— А теперь, наконец, я хочу чуточку больше услышать о нашем предке.
На другой день все семейство разом проснулось. И проснулось точно так же, как просыпалось всегда с наступлением весны, — от громких и веселых звуков шарманки.
Туу-тикки в своей вывернутой наизнанку небесно-голубой шапочке стояла под весенней, капелью и вертела ручку шарманки, а небо было таким же голубым, как ее шапочка. И солнце отсвечивало в серебряной оковке шарманки.
Рядом с Туу-тикки сидела малышка Мю — ужасно гордая, но к гордости ее примешивалась и доля смущения, потому что она собственными лапками пыталась заштопать грелку кофейника и начистила серебряный поднос песком. Ни грелка, ни поднос нисколько лучше от этого не стали, но, быть может, добрые намерения — важнее результата.
Далеко-далеко на холме брела сонная Мюмла, тащившая за собой ковер из гостиной, на котором она проспала всю зиму. Сегодня весна решила быть не столько поэтичной, сколько шумной и веселой. Она выпустила в небо стайку беспорядочных редких облачков, она смела последний снег с крыш, она разрисовала повсюду холмы — словом, весна вовсю играла в апрель.
— Я проснулась! — полная радостного ожидания, воскликнула фрекен Снорк.
Дружески потеревшись мордочкой о ее носик, Муми-тролль сказал:
— Счастливой весны!
А сам тут же задумался: сможет ли он когда-нибудь рассказать ей про свою зиму так, чтобы она все поняла.
Он увидел, как фрекен Снорк побежала к шкафу, чтобы вытащить оттуда зеленую весеннюю шляпу.
Он увидел, как его папа, взяв анемометр и лопату, выходит на веранду.
Туу-тикки без устали играла на шарманке, а солнечные лучи струились в долину, словно силы природы просили прощения за то, что еще совсем недавно были так недружелюбны к своим собственным созданиям.
«Сегодня должен прийти Снусмумрик, — подумал Муми-тролль. — Сегодня очень подходящий день для возвращения».
Стоя тихонько на веранде, он видел, как суетится на холме все его семейство, окончательно проснувшееся и, как всегда, радостное.
Он поймал взгляд Туу-тикки. Доиграв вальс до конца, она засмеялась и сказала:
— Ну, теперь купальня свободна!
— Я думаю, что единственно, кто и дальше может жить в купальне, это сама Туу-тикки, — сказала Муми-мама. — Да и, кроме того, иметь купальню — буржуазный предрассудок. А плавки и купальники можно с таким же успехом надевать прямо на пляже.
— Большое спасибо, — сказала Туу-тикки. — Я подумаю.
И, продолжая играть на шарманке, она отправилась дальше в долину, чтобы разбудить всех спящих малышей.
А фрекен Снорк меж тем нашла первый росток крокуса. Он пробился на волю из теплого клочка земли под окном на южной стороне и еще даже не зазеленел.
— На ночь мы прикроем его стаканом, — сказала фрекен Снорк, — чтобы он не погиб ночью, когда станет холодно.
— Не надо, — рассердился Муми-тролль. — Пусть справляется собственными силами. Я думаю, он вырастет крепче, если ему придется трудновато!
Внезапно Муми-троллю стало так радостно, что ему захотелось остаться одному, и он медленно поплелся к дровяному сараю.
И когда никто уже не мог его видеть, Муми-тролль пустился бежать. Он бежал по тающему снегу, а солнце жгло ему спину. Он бежал только потому, что был счастлив и вообще ни о чем не думал.
Он добежал до самого берега, выбежал на причал и промчался через пустую купальню, где гулял ветер.
Потом он уселся на крутую лесенку купальни, к которой подкатывали волны весеннего моря.
Сюда уже едва доносились звуки шарманки, игравшей далеко-далеко в долине.
Муми-тролль закрыл глаза и попытался вспомнить, как это было, когда море, покрытое льдом, сливалось с темным небом.
