направляя, и Зейн пошёл на это, широко открывая рот, и принимая его член, пока с губ Лиама не сорвалось его имя. Он толкался в рот Зейна.

Зейн отстранился на пару секунд, и Лиам буквально задохнулся, замахал головой, протестуя:

— Нет-нет-нет, Зейн, пожалуйста.

— Можем мы попробовать что-то другое? — Лиам выглядел удивлённо, но Зейн наклонился, поцеловал его и прошептал прямо в губы. — Я хочу посмотреть, как ты это делаешь. Пожалуйста?

Зейн был нежен, Лиам — совсем наоборот. Он схватил Зейна за бёдра, поднял их и начал раздевать его, словно делал это уже миллион раз. Он целовал его и трогал его член через ткань трусов.

— Только если и ты. Хорошо?

Позже он узнает, каково это — быть пленённым влажной теплотой рта Лиама, ощущать его внутри себя, но сейчас ему вполне хватает и этого. То, как Лиам обхватывает его своими, блять, охуенными ногами, прислоняется к его телу, смотрит на Зейна, пока неуверенно дрочит. Зейн делал тоже самое, любуясь изгибом рук, румянцем на щеках, тем как губы Лиама двигаются, безмолвно (или не очень) проговаривая имя Зейна.

В конце концов, жажда касаний стала невыносимой, и он прекратил трахать собственный кулак, прижался к Лиаму так близко, чтобы они могли тереться друг об друга просто идеально.

— Да, да, Зейн, так.

Слово «развратный» создали для Лиама Пейна. Он весь такой невинный, с его этими медовыми глазами, но когда он кончает, это самое греховное зрелище. Он двигает бёдрами, их животы и члены становятся липкими и влажными от смазки. Возможно, он слишком чувствительный, но Зейн изо всех сил старается не царапать спину Лиама и не может дышать, и Лиам понимает это, и отдаётся ему полностью, пока вдруг не напрягается, не замирает. Прикрыв глаза, он видит не звёзды и не фейерверки, а Лиама Пейна, хотя, если подумать, они очень схожи.

— А теперь тебе лучше? — спросил Зейн, придя в себя от прикосновений Лиама.

— Не знаю, — медленно ответил Лиам. — Думаю, оно может начать болеть спустя несколько минут.

========== Патрик ==========

— Итак, — сказал Патрик во время их последней встречи. — Я припоминаю начало года, когда ты вёл гражданскую войну сам с собой, а сейчас…

— Племена сложили свои копья? — спросил Зейн, саркастически улыбаясь.

Патрик вздохнул и снял очки.

— Ты всё ещё острый на язык мелкий негодник, и теперь я могу сказать это, ведь я больше не твой психолог, но усилия того стоили, — он улыбнулся. — Мы все знали, что это в тебе есть, Зейн. Тебе просто нужно было верное направление.

— Вы не можете спасать людей, — сказал Зейн, улыбка его немного опала. — Они только сами могут себя спасти.

— Ты прав. Да, ты прав. Ты хочешь сказать что-то ещё, прежде чем мы закончим?

Зейн пожевал губу и посмотрел вверх.

— Вы серьёзно не замечаете карандаш, который торчит у вас в потолке?

— Я сам его туда пристроил.

— Зачем? — Зейн нахмурился.

— Чтобы тебе было на что смотреть, пока ты здесь скучаешь. А теперь можешь идти, Зейн. Наслаждайся своим последним днём здесь.

Зейн улыбнулся ему.

— И вы тоже. И да, спасибо.

— За что?

— За помощь мне в помощи себе, — пожал плечами он.

После этого он ушёл.

========== Конец? ==========

Луи отказывался уходить в чём-то, кроме их формы, и все тоже одели свои в знак солидарности, хотя под палящим летним солнцем было жарковато. Сначала приехали родители Джоша, и он со слезами попросил их:

— Звоните мне, парни! Я люблю вас.

Потом приехали за Найлом. Он не плакал, просто заключил Зейна в крепкие бро-обнимашки и стукнулся с ним кулаками. Следующим был Гарри, и они с Луи обнимались так, словно никогда больше не увидятся (как будто они не решили поступать в один и тот же университет просто чтобы быть вместе). В конце концов, забрали и Луи.

— Звони мне каждый день, — приказал Луи. — Без исключений. И я хочу видеться с тобой минимум раз в неделю, слышишь, Малик? Вот как ты мне нужен.

Зейн тяжело вздохнул.

— Полагаю, это я смогу сделать.

Луи обнял его и поцеловал в щёку.

— Заботься о нашем Лиаме за меня.

Когда Лиам стал «их» Лиамом, он не знал, но был уверен, что каждый, кто пересекался с ним, хотел бы, чтобы Пейн был в целости и сохранности. Вы даже не должны знать его, даже если вы едва знакомы, Лиама хочется опекать, пусть даже вы и закостенелый циник.

— Всегда буду.

— Хорошо. Блять, я не буду плакать. Блять. Я просто… — Луи заплакал, Зейн тоже заплакал, но попытался это скрыть, делая вид, что всё нормально. Луи помахал из машины, и в конце концов Зейн остался один с двумя сумками у ног и сигаретой, заткнутой за ухо.

Наконец, приехала машина, и он сгрузил свои вещи на заднее сидение (где уже были вещи Лиама), прежде чем сесть на пассажирское сидение.

— Ты уверен в этом? — спросил Лиам.

— Я же говорил тебе… — Зейн бросил на него усталый взгляд.

— Что ты хочешь взять меня с собой, куда бы ты не направился, да, я помню. Просто проверяю, не передумал ли ты в последнюю минуту.

— Я никогда бы не передумал.

— И я, — они немного помолчали, было слышно только, как машина катит по брусчатке и как ветер задувает в окна. — Помнишь домик на дереве? Там мы рассказывали друг другу о том, что ненавидим. Можем сделать это сейчас? Только… только о том, что мы любим?

Зейн игриво улыбнулся и начал:

— Мороженое с кусочками печенья.

И закончил:

— Тебя.