Сначала он боялся высоты. Глянь, твоя мама идёт. Артурчик, смотри, пять копеек упало. Шутили над ним зубатые рабочие. Но Артур быстро овладел собой, взял над собой верх и подружился с высотой. Стал с ней на "ты".

  Внизу был Вавилонск. Верней, он угадывался внизу: маленькие слипшиеся кварталы новостроек, среди которых, то там, то сям, торчали одноногие жирафы башенных кранов. Кварталы были расцарапаны ровными линиями автодорог и ещё более прямыми - железнодорожных веток. Вавилонск кипел, чёрные дыми от котелен и асфальтных заводов, трубили в поднебесье. К очередной стройке века, отовсюду, с разных сторон мира стекались пресмыкающиеся эшелоны со стройматериалами. Стройка эта впитывала в себя всё, словно наращивая мышечную массу, перед тем, как покорить в рывке новую отметку. Людей внизу было не видно - с такой высоты их уже не было в Природе.

  Первые недели работы на стройке века, Артур регулярно возвращался с небес. Тяжёлая расшатанная клетка грузового лифта со скрежетом опускала его и ещё дюжину молодых электросварщиков на землю. Здесь он жил, как гражданский житель, а не, как электросварщик, свою профессию оставляя на небе, на земле она была лишней. Как человек, Артур имел отношения с конторскими служащими, кондукторами и водителями общественного транспорта, собутыльниками в комнате общежития и Занусей - молоденькой продавщицей продовольственного.

  Зануси, наверное, его любила, особенно в свободное от работы время. В подсобке магазина, они несколько раз оставались вдвоём, после рабочей смены. Там они распивали бутылку водки, закусывали килькой в ржавом томатном соусе с чёрным, разорванным вручную хлебом и, расстелив газету с портретами передовиков производства, занимались любовью - имели полное право.

  Но скоро Артур перестал возвращаться на землю. А зачем? На небе была работа, на земле - лишь скучный лакедемонянский быт, да редкие сырые отношения с женщиной. Там в высоте он был при деле, а здесь как-то терялся, становился неуверенным и, чтобы обрести своё право, Артуру приходилось крепко пьянствовать. К тому же Зануси, как оказалось, любила не его одного, она вообще, была женщиной не жадной, особенно в послерабочее время, когда, почти всякий раз, у неё налаживалась личная жизнь.

  Поначалу, перестав опускаться на землю, Артуру как будто чего-то не хватало. Он томился по более высокому атмосферному давлению, по густому воздуху индустриализации, пахнущей неистребимым историческим запахом комнате общежития, по мягкой женской доброте. Но скоро это начало проходить, Артур был слишком молод, чтобы успеть прочно привязаться к шуму и грязи земного бытия.

  Правда существовали выходные, когда стройка века останавливалась, и все вынуждены были прогуливать один лишний день. Но так было только поначалу, позже стройка века стала старше и набрала хорошей скорости, выходные отменили, и в рабочих начали нуждаться непрерывно. Красные календарные воскресенья, стали обыкновенными чёрными днями.

  Стройка развивалась, поднималась дальше, с каждым месяцем выполненного плана, достигая всё более высоких атмосферных слоёв. С годами Артур полюбил высоту и более не мог без неё жить. Иной раз он не без содрогания размышлял о своём возможном возвращении на землю, в круг обычных приземистых людей с их низкорослыми проблемами.

  Артур чувствовал, как в нём происходили какие-то перемены. Воздух стройки, свежий и неустойчивый, действовал на него ободряюще. Иногда, в минуты краткого перекура, он садился на край металлической конструкции, свесив кирзовые ноги в бесконечность, и вспоминал о своей прошлой жизни, лишённой ветра и высоты. Скучной ему теперь представлялась эта жизнь, очень ограниченной, низкой, без воздуха и перспективы. Порой он вспоминал нежадную Занусю и что-то тёплое, на какой-то миг, вновь связывало его с землёй и тянуло обратно к влажной женщине.

  Но это было редкое и мимолётное. Артур ощущал, что в нём происходили изменения, и что изменения эти носили вполне реальный, даже физический характер. Внутри Артура росло чувство чего-то необычного и большого, словно кто-то в его середине развернул свои широкие крылья. "Ничего необычного в этом нет - сказал ему доктор, во время ежегодного медицинского осмотра - просто от постоянной жизни наверху, у вас расширилась грудная клетка, конструкция рёбер раздвинулась, давая стеснённым вашим лёгким больше возможностей"

  Теперь Артур не только больше вдыхал, но и дальше видел. Зрение его становилось острее, дальнобойнее, соколинее. Устремлённый с высоты взгляд, теперь различал внизу мелкие штрихи и карандашные подробности. С возрастом зрение всё более изощрялось и если бы не работа электросварщиком, которая за смену выжигала миллионы и миллионы клеток сетчатки, то Артуру со временем неминуемо грозило бы превратиться во всевидящего. Став на самую верхнюю точку строящейся башни, он мог бы с лёгкостью обогнуть землю своим сверхчеловеческим зрением и, в конце концов, увидеть самого себя со спины.

  Жизнь на небе в бытовом отношении была очень скудной. Спал Артур, вместе с такими же отказавшимися от земли рабочими, в сырой провонявшей бытовке, где вся бригада переодевалась в трудовую одежду. Спали они на топчанах, заваленных робами и тухлыми фуфайками. Ели мало, только то, что приносили с собой их товарищи по смене - клевали оставшиеся крошки хлеба и подбирали нагретые осклизлые кусочки синичкиного сала. Этого им хватало вполне, они похудели, но чувствовали себя бодро, выполняли план на сто пять процентов. "Это оттого, что гравитация действует на нас с меньшей силой - думал Артур - мы не вынуждены так много сопротивляться силе притяжения и поэтому, как птички небесные, можем свободно существовать на урезанном пайке. Мы можем питаться только тем, что с носа упало, совершенно без вреда для своего здоровья и показателей производительности".

  Скоро Артур напрочь отказался спускаться на землю, к зданию конторы, чтобы получить в кассе свою зарплату. Зачем мне деньги, у меня всё есть, пояснял он своим более материальным товарищам. Ем я с гулькин нос. При такой гравитации, мне вполне достаточно и божьей росы.

  Вечером, когда