писалось. Он не был атеистом. Его этика строилась на религиозной основе, а воспитание связывалось с религией, с верой в патриархально-нравственные устои народа. Его книги по родному слову, замечает в статье «Старые и новые учебники» Н. К. Крупская, снабжены картинками из священной истории и детскими воспоминаниями о сочельниках, рождестве, молебнах, постах, говении, хождении «на страсти», светлом воскресении и т. д.

Религия в его понимании — синоним нравственной чистоты и поэтической одухотворенности.

В его жизненном пути, в его учении, в его поступках и даже в его приверженности к религии уже тогда обозначались те противоречия русской действительности, о которых в свое время напишет В. И. Ленин.

С одной стороны, Ушинский, сотрудник «Современника», весь на стороне освободительного движения, всем своим существом протестует против царской действительности, а с другой стороны, он не принимает революции, так-как кровопролитие, по его мнению, не приносит людям ни свободы, ни счастья, ни мира.

С одной стороны, он за развитие науки, за всеобщий прогресс, а с другой — приписывает русскому народу якобы врожденные черты религиозно-патриархальной нравственности. «Будучи глубоко русским человеком, пишет о нем его друг и соратник Л. Н. Модзалевский, Ушинский также был в полном смысле «западником», хотя и относился строго критически к западной науке и образованности вообще; а к западной школе—в особенности, немецких же педагогов даже недолюбливал за их нередко слишком сухой педантизм и излишнюю чисто кабинетную теоретичность.

В своем протесте по доносу попа Гречулевича он совершенно категорически заявляет, что «всегда предпочтет преподавателя-атеиста, но человека честного и правдивого, ханже и фарисею».

В предлагаемой книжке читатель столкнется с этой противоречивостью, и в связи с этим мне хочется привести слова Н. К. Крупской: «Смешно было бы бояться, что учащиеся заразятся религиозными настроениями Ушинского... эти настроения слишком уж наивны для современного читателя». И вот теперь, когда мы с вами вошли хоть в какой-то мере в тот мир, в котором творил великий мыслитель и педагог, нам легче будет разобраться в его основных теоретических проблемах, касающихся прежде всего коренных вопросов воспитания и образования подрастающего поколения.

* * *

Итак, центральная идея педагогической системы К. Д. Ушинского, народность, которую он глубоко обосновал в целом ряде своих работ, и прежде всего в одной из первых статей «О народности в общественном воспитании» (1857 г.). Заметим сразу, что К. Д. Ушинский, развивая принцип народности в общественном воспитании, одновременно выступал против односторонних тенденций славянофильства и западничества.

Научные истины, по его мнению, могут быть общими, психологические приемы и методические находки, добытые в разных странах, могут быть использованы любым народом, но система воспитания в целом у каждого народа своя, со своими национальными особенностями, учитывающая уровень развития общества, специфику национального характера и творческие силы самых различных слоев страны.

Рассматривая историю народа как историю его политических прав, Ушинский писал: «...воспитание, созданное самим народом и основанное на народных началах, имеет ту воспитательную силу, которой нет в самых лучших системах, основанных на абстрактных идеях или заимствованных у другого народа... Всякая живая историческая народность есть самое прекрасное божие создание на земле, и воспитанию только остается черпать из этого богатого и чистого источника.

Защищая самобытность русского народа, глубоко веря в его творческие силы, напоминая о всемирно известных подвигах простых людей своей страны в борьбе с различными интервентами, он предостерегал от слепого подражания другим нациям, стремился пробудить в учительстве подлинный патриотизм и национальное самосознание, чувство гражданского и человеческого достоинства.

У нации Гете и Шиллера, Гегеля и Шеллинга можно и нужно учиться глубокому познанию основ наук, наклонности к абстрактному мышлению, но непременно надо отбросить мелочный формализм, муштру и склонность к казенному педантизму. Слава богу, этих последних отрицательных свойств достаточно в России.

Французские школы с блеском готовят артиллеристов и техников, инженеров и механиков. Ни одно учебное заведение в Европе не могло сравниться тогда с успехами французской Политехнической школы, основанной в 1794 году и за сравнительно короткий срок выпустившей свыше четырех тысяч образованнейших техников.

Но ограничиваться только образованием — значит совершать преступление перед своим народом. И тому свидетель, по мнению Ушинского, позорище наполеоновской Франции, той безнравственной Франции, заклейменной навеки творениями ее лучших сынов — Бальзаком, Золя и Гюго.

Внешний блеск и тщеславие, материальная польза и стремление пустить пыль в глаза «чудесами воспитательного искусства» — вот что мешает общественному воспитанию Франции. Вот чего должна остерегаться педагогика русского народа, создавшего свою культуру, свой язык, народа, из чьей грубой, казалось бы, «серой, невежественной массы, льется чудная народная песня, из которой почерпают свое вдохновение» поэт и художник, музыкант и философ, ученый и филолог...

Он категорически не согласен с некоторыми немецкими педагогами того времени, утверждавшими, что можно быть крупным ученым и вместе с тем безнравственным человеком. Нет! Прежде всего человек, гражданин, а затем уже образованность. И только в единстве, в неразрывной органической связи воспитания и обучения могут быть сформированы гармонически развитые личности — образованные и непременно воспитанные люди.

Не принимает Ушинский в целом и английской системы образования, закованной в латы средневековой схоластики и существующей в лучшем виде только для аристократов,

Ревниво следит К. Д. Ушинский за тем, что делается в Америке. Отмечает демократизм в организации женского образования, введение в школы таких наук, как физика и астрономия, биология и химия, отделение школы от церкви. Но вместе с тем его поражает необыкновенное многообразие программ и учебных планов, отсутствие той научной системы, которую он видел в Швейцарии и Германии и которую мечтает претворить на народных началах в своем отечестве.

Во всех школах Западной Европы,— сделает много позднее вывод Ушинский в своем главном труде «Педагогическая антропология»,— «бесчисленное множество чужих, плохо переваренных фраз, которые, обращаясь теперь между людьми, вместо действительных, глубоко осознанных идей,