«проклятыми»¹⁰.

Неизгладимо сильно было впечатление на Греков от занятия Фессалоники Латинянами, позволявшими себе при этом неожиданное варварство. Это впечатление, кроме греческаго историка, прекрасно изображено тогдашним греческим писателем митрополитом Евстафием Фассалоникийским, современником, описавшим это горестное событие в сочинении: «О завоевании Фессалоники Латинянами»¹¹. К тому, что нами сказано о завоевании Фессалоники, на основании историка Никиты, можно прибавить еще следующие характеристические черты, встречаемые у Евстафия: улицы покрылись трупами, которые все, благодаря хищничеству завоевателей, оставались в обнаженном положении. Мало того: Латиняне позволили себе самое наглое поругание над трупами побежденных Греков. Человеческие тела умышленно были расположены рядом с палыми ослами, убитыми собаками и кошками, и притом им даны были такие позы, как будто они хотят обняться и удовлетворить чувственной похоти (cap. 98). Трупы умерших долгое время оставались непогребенными, и когда завоевателей просили исполнить этот общечеловеческий долг, они с насмешкой отвечали: «мы привыкли к этому; притом же такое зрелище и такой запах доставляют нам наслаждение». Наконец тела погибших были сожжены, но вместе с трупами разных животных (cap. 107). Греческие храмы не только не останавливали неистовства победителей, но кажется, еще более разжигали его. Многие из побежденных, в виду тяжести бедствий, искали себе, если не защиты, то утешения в храмах, и возглашали: κύριε έλέησον, но Латиняне врывались в храмы и, нимало не уважая святости места, резали богомольцев, приговаривая: «что это значит: κύριε έλέησον» и безумно хохотали при этом (cap. 99). Женщины и девы делались добычей скотской страсти солдат, причем цинизм не знал себе границ (ibid). Многие мущины и женщины из числа Фессалоникийцев, не имея сил перенести несчастие, бросались с крыш и разбивались или тонули в колодцах (cap. 104). Кто остался жив после завоевания города Латинянами, для тех началась ужасная жизнь: носы у побежденных были или разбиты или отрезаны победителями, так что приятель не мог узнать в лицо своего приятеля и должен был спрашивать: да кто он (cap. 111); одежды почти ни у кого не было: многие считали себя счастливыми, что имели обрывок рогожки, которым могли прикрыть свои чресла (cap. 108); хлеба не было, и если Грек обращался к Латинянину с просьбой о хлебе, то получал в ответ название: «чорта» – и удары (cap. 113).

Но взятие Фессалоники было не единственным случаем проявления неистовства Латинян над Греками. Что было при занятии Латинянами Фессалоники, тоже позднее повторилось при нашествии тех же Латинян на Византию. Событие это, совершившееся в начале XIII века и имевшее печальное следствие для столицы, переполнило чашу страданий, какую пришлось выпить до дна Грекам, по вине своих западных братий по вере. Завоевание Константинополя латинскими крестоносцами, обратившими свой меч, вместо неверных, на таких же христиан, как и они сами, произошло 1204 года 13-го апреля. Нужно знать, с какою гордостью и восторгом смотрели на свою столицу-Константинополь Греки, с ее священными памятниками древности, с ее замечательнейшими произведениями искусств, чтобы понять, какою непримиримою ненавистью должны были дышать они на Латинян после указаннаго события. Греки любили называть Византию «общей столицей всей вселенной и всеобщим пританеем»¹². Но гордость Греков – Византия не только завоевана Латинянами, но и разграблена, но и поругана; могли ли когда-либо Греки простить это Латинянам? Никита Хониат, современник и очевидец события, оставил нам как живое изображение той скорби, какою проникнут был каждый Грек при виде несчастья, так и описание самого неистовства Латинян в Византии. Никита пишет: «вот разметаны по нечистым местам останки мучеников! О чем и слышать страшно, это самое можно было видеть тогда: именно, как божественная Кровь и Тело Христово повергались и проливались на землю. Расхищая драгоценные сосуды, Латиняне одни из них разбивали, пряча за пазуху бывшие на них украшения, а другие обращали для обыкновенного употребления за своим столом, вместо корзинок для хлеба и кубков для вина, как истинные предтечи антихриста», замечает историк. «Драгоценный престол Софийского храма, состоящий из разнообразных веществ, при посредстве огня слитых в одно прекрасное целое, крестоносцы изрубили на части и разделили между собою. Все украшения, золото, серебро, драгоценные камни были сорваны со своих мест. В храм вводили вьючных животных, на которых вывозились сокровища церковные, доводили их до самого алтаря, и так как некоторые из них поскальзывались и не могли подняться на ноги по гладкости полировки каменного пола, то здесь же и закалывали их кинжалами, оскверняя, таким образом, их пометом и разлившеюся кровью священный церковный помост. Вот какая-то женщина,-продолжает живописать историк, – исполненная грехами, гудок неприличных, соблазнительных и срамных напевов, уселась на патриаршем месте (сопрестолии), распевая свою визгливую мелодию, а потом бросилась в пляску, быстро кружась и потрясая ногами¹³. И не эти только беззакония совершались, а другие нет,-или эти более, а другие менее; но всякого рода преступления с одинаковым рвением совершались всеми» (т.е. победителями). «И вот мы видели – замечает историк – много такого, что совершенно противоположно было тому, что у христиан называется благочестивым и сообразным со словом веры¹⁴. Замечательно: в грабеже участвовали не одни солдаты, но и духовные лица из Латинян. Константинополь издревле славился не одним богатством, но и обилием святыни. Императоры Греции отовсюду собирали сюда священные и досточтимые предметы христианской древности¹⁵. И вот, в то время, как солдаты расхищали золото и серебро и драгоценности¹⁶, Латинские монахи и аббаты хищнически устремились на драгоценные сокровища святыни, и для достижения цели не пренебрегали никакими насильственными средствами. Один из таковых, парижский аббат Мартин Литц, получил известность своею наглостью в грабеже святыни, и однакож западными хроникерами этот человек именуется за все это хотя и хищником, но святым хищником – praedo sanctus¹⁷». Таким способом многие из священных сокровищ греческой церкви перешли на Запад; особенно обогатились ими церкви в Риме, Париже и Венеции¹⁸. Что мог чувствовать, кроме крайней ненависти, народ греческий, видя все это? Общественное положение греков в Константинополе доходит до невыносимой крайности. Никита Хониат замечает: «Латинские солдаты не давали пощады никому и ничему; они не хотели иметь общения с покоренными даже в