когда Любка решила уснуть, к ней пришёл Воронов. Застигнутая врасплох, Любка накинула на голые плечи палатку и поджала ноги на своем узком ложе. Воронов, не замечая смущения санинструктора, присел у входа в уголке и закурил папиросу.

- Я на минуту, - начал он. - Это всё хорошо: «Чистота - залог здоровья. Мухи - переносчики инфекции. Вошь - наш враг».

Любка не выдержала и засмеялась. Воронов тоже усмехнулся.

- Ладно, - сказал он. - Я в медицине не силён. Однако вот что: с утра проверьте наличие санпакетов и постарайтесь получить недостающее количество.

Любка вспыхнула - именно об этом она и забыла. Прошляпила!

- Ещё одно: вместе со старшиной соберите у солдат противоипритную жидкость. Знаете такую? Ну, вот. Есть случаи - пьют её славяне. Нашлись химики и опыт свой распространили среди других. Этак мы без боя можем людей лишиться.

- Хорошо, товарищ старший лейтенант! - Любка поёжилась от сырости и подхватила сползавшую с плеч палатку. - Да, - вдруг вспомнила она слова старшины, - вы завтра мне подворотнички оставьте. Я их выстираю.

Воронов внимательно посмотрел на Любку:

- Это кто ж распорядился? Старшина, небось?

- Нет, нет, я сама. Я же вижу.

- Плохо! - Воронов нахмурился. - Ежели вы видите - плохо. Виноват, исправлюсь - Он ухватил пальцами замусоленный подворотничок и с треском оторвал его. При этом он зацепил верхнюю пуговицу, и она со звоном покатилась по полу.

- Вот тебе и на! Нашёл работу! - Воронов пожал плечами, пытаясь застегнуть ворот гимнастёрки.

- Эх, вы, безрукий! - засмеялась Любка. - Кто теперь пришивать будет?

- Ординарец. Кто ж ещё?

И тут Любка не удержалась.

- А жена для чего? Для мебели?

- Воронов поднял голову. Его глаза встретились с Любкиными. Губы старшего лейтенанта шевельнулись, видимо, он хотел что-то сказать - злое и едкое, но промолчал, потому что Любка, забыв о смущении, соскочила на пол и сунула босые ноги в сапоги.

- Давайте-ка я пришью. Разве мужики на это способны? Горе с вами! - Её руки быстро прихватили ниткой отскочившую пуговицу. - Только в следующий раз не приходите, когда я ложусь спать. - Любка зябко повела плечами и мальчишеским движением поддернула сползающую юбку. Струя холодного воздуха потянула из двери. Любка повернулась и увидела младшего лейтенанта с узкими погончиками - жену Воронова.

- Валентина? - удивленно сказал Воронов.

- Как видишь, - вошедшая мельком окинула взглядом Любкино жилище. - Извини, что помешала. Извините! - Подчеркнуто вежливо, с иронией сказала она Любке. - Я уведу от вас на несколько минут мужа.

Любка, поспешно натягивая для чего-то гимнастёрку, растерянно посмотрела вслед вышедшим.

- Дура я! - опять выругала она себя. - Эта Валентина ещё бог знает что подумает. Всё-таки жена.

Однако злость - почти беспричинная – заставила её довольно усмехнуться. Подумаешь! Сама с начмедом целуется!

И Любка, загасив моргас, вновь разделась и уснула сном праведницы.

А Воронов шёл с женой, посвечивая под ноги фонариком, и молчал. Говорила Валентина. И говорила она обычные бабьи слова, глупые, но поэтому особенно едкие и обидные, от которых хотелось ругаться. Однако он молчал и только поскрипывал зубами, когда уж очень хотелось выругаться.

- Скажи кто другой, я бы никогда не поверила, - говорила Валентина, - но я сама убедилась сейчас. Пользуешься своим положением? Какая-то рыжая девчонка, дрянь, полковая девка

- Перестань! - морщась, словно от зубной боли, сказал Воронов. - Ну, перестань. Смотри - она за тебя мне пуговицу пришила.

- Ах, вот что?! Позволь спросить, она за меня будет и другие женские обязанности исполнять?

Воронов не выдержал и вполголоса выругался.

- Иди, - сказал он. - Иди! Если не хочешь услышать неприятности!

- Уйду. Только вот что: переведи свои аттестат на маму. Хорошо? Ты же обещал! Сестрёнка твоя взрослая, вот-вот замуж выскочит, зачем ей аттестат? А маме моей - большая помощь!

- Иди, сделаю, хоть маме, хоть дяде, хоть чёрту!

Валентина остановилась и неожиданно засмеялась.

- Верю! Ладно, ухожу. Ох, и разозлился ты! - Лёгкой походкой она пошла прочь.

Воронов посвечивал ей фонариком и, когда затихли её шаги, с размаху влепил кулаком в глинистую стену траншеи.

А между тем над этим залитым дождем участком земли, над сидящими в траншеях и блиндажах людьми, над Вороновым и Валентиной, над Любкой и другими нависала тяжёлая, посверкивающая огнём туча. Ей край накатился в тот самый день, когда в роту Воронова пришла эта рыженькая казачка с Кубани, сержант санитарной службы Любка Грищенко. Всю ночь туча висела над траншеей, и ниже и ниже опускались её свинцовые клубы. Когда на востоке, за чёрными силуэтами деревьев только-только проклюнулся розоватый язычок зари, туча ухнула и высекла первую гремучую и ослепляющую молнию.

Воронов проснулся оттого, что кто-то ударил его по темени чем-то чугунным. Он открыл глаза, и первым, что отчётливо восприняло сознание, были бревна наката, с треском валившиеся с потолка. Потом мрак, пыль, грохот, стоны сопровождали его до тех пор, пока он на ощупь выбирался по ступеням вверх.

Над землёй повис железный гул. Но самого поля не было видно - стена огня и земли, изрыгающая осколки, заслонила и дальние ракитки, и силуэты танков. Пронзительно пахло гарью и пороховым чадом.

Удар сотен артиллерийских стволов сделал свое дело. Бруствер был смят, разбросан страшной силой рвущегося железа. В осыпавшихся ячейках у искореженных пулемётов лежали мёртвые пулемётчики. Стрелки втискивались в уцелевшие ниши и щели, стараясь укрыться от жужжащих осколков.

Нахлобучив первую попавшуюся под ноги каску, Воронов позвал ординарца. Но вместо него откуда-то вывернулась Любка - бледная, с расширенными глазами, теребящая санитарную сумку. Она что-то кричала и показывала в сторону немецких траншей. Воронов посмотрел и закричал, сразу сорвав себе голос и забыв об ординарце:

- По местам! Гранаты к бою!

Кучка грязных солдат рассыпалась вдоль траншеи. А со стороны поля приближался железный лязг. Там широкой дугой шли танки и бронетранспортёры. Позади них бежали цепи атакующих автоматчиков.

Стена взрывов перекатилась за спины солдат Воронова, и очевидность неизбежного холодком прошла по спине старшего лейтенанта. Правда, он ещё надеялся на то, что комбат сейчас тоже видит это, и что он уже требует огня и